Как я подвез Глеба Самойлова

Рабочий день был на исходе, все статьи выставлены. Я собирался в детский сад за Глебом (сыном), когда в офис заглянула Марина Пустовая, редактор chelyabinsk.ru и спросила: «Кто на машине? Нужно Глеба Самойлова подбросить до клуба…»

А мне жена еще с утра велела: «Вечером Глеба забери». Вот я и заберу.

«В пять заканчивается конференция, тебе нужно стоять у выхода из офиса», — напутствовала Марина, многозначительно улыбаясь.

«У меня машина грязная», — сказал я сам себе.

Это просто нереально. Я был если не полноценным фанатом «Агаты Кристи», то постоянным слушателем точно, а Глеб — автор и исполнитель большинства самых въевшихся песен, от «Опиума» до «Как на войне».

Умные люди говорят, не нужно встречаться с кумиром через много лет. Дескать, это не лучше, чем поцеловать первую любовь в 35-летнем возрасте. Лучше поцеловать матрас и вспомнить, как это было.

Подруливаю к офису. По радио поет Макаревич. Не знаю, как там принято у рок-звезд, может, за такое и по лицу схлопочешь. На «Нашем» Крематорий, на «Ретро-ФМ» — «Абба», Агаты Кристи нигде нет, но это к лучшему, они же распались.

Как себя вести в таких случаях? Я вроде как наемный водитель, можно вообще молчать, но это как-то глупо – молчать. Да мне вообще по барабану, он меня не вспомнит, даже если я наблюю на переднее сиденье. Feel free, как говорят американцы.

Глеб в сопровождении Андрея Орлова (раньше он писал для 74-ки интервью со звездами) выходит практически вовремя. Первое, что я вижу издалека – это мешки под глазами, которые светят, как фары ночи. Честно, я его не узнаю. Он не похож на звезду ни бывшую, ни настоящую. Он похож на сильно уставшего человека, который усугубил это состояние алкоголем. Одет он примерно как я, то есть не слишком опрятно, но вот массивные ботинки с рокерскими замками сверкают новизной, и на ум приходит ассоциация: если у подержанной машины новые шины, скорее всего, хозяин пытается скрыть их неравномерный износ.

Мы здороваемся, Андрей садится впереди, Глеб – назад. Я спрашиваю, куда мы едем, Андрей говорит адрес. Глеб говорит что-то о теплой погоде, о том, как это странно – в Москве-то еще прохладно.

— Глеб, можно вопрос? – спрашиваю я.

— Да, конечно.

— Мне нравится песня Viva Kalman, она похоже на партию шута из какого-то большого произведения… Или это все-таки просто песня?

— Нет, просто песня.

Андрей с некоторой досадой заключает:

— Ну, вот, вопросы про Агату Кристи неизбежны.

Я пожимаю плечами:

— Ну это же часть Глеба, его прошлое, как от этого можно откреститься? А с другой стороны, мне нравятся люди, которые пытаются все поменять, начать с начала. А вот получится ли переплюнуть или нет – другой вопрос…

Мы сворачиваем с Ленина на Энгельса. Глеб отзывается:

— Нет, для меня все не так, я вообще не хочу никого затмевать, мне сейчас близка жесткая музыка. Если бы я хотел кого-то переплюнуть, то занялся бы какой-нибудь попсой, но я хочу петь о том, что на самом деле происходит в стране, потому в стране все очень плохо, и об этом нужно петь.

Возможно, эту тираду спровоцировал мой не вполне удачный вопрос. Сейчас я узнал, что Viva Kalman – песня Вадима Самойлова… Сам Глеб на вопрос, как изменились их отношения с братом за последнее время, ответил лаконично: «Никак не изменились. Мы не общаемся».

Я уже не первый раз вижу дикий контраст между образом человека в памяти его поклонников и актуальным состоянием, и тут со всей отчетливостью понимаю, что слава – это как скорость. Может наполнять адреналином, а может убивать. Зависит от того, насколько быстро ты едешь и куда рулишь.

Я помню парапеты вдоль реки Миасс, исписанные кривыми буквами: «Глебушка и Вадим, мы вас любим! Аня и Женя, 02.05.1995». Помню бунтарские мурашки по коже от «Опиума» (хотя говорят, кого-то он толкнул на путь наркомании). Помню странное удовольствие от их минорного, депрессивного творчества. Но в их песнях было что-то, что цепляет до сих пор. А те певцы, которых «Наше радио» пытается пропихивать сейчас – жалкая пародия на настоящий рок, который должен состоять не только из рифов, но и смысла.

Мне кажется, в какой-то момент «Агата Кристи» была самой популярной рок-группой в стране, и по количеству сумасшедших фанатов могла поспорить с «Кино» в период расцвета. Я помню депутата, который по телевизору, посмеиваясь, отвечал на какой-то вопрос: «Ну это, знаете, как в песне поется: беру портфель, иду домой» (в оригинале — «портвейн»). И всей стране было понятно, о чем он.

Большинство людей стремятся отхватить столько славы, сколько позволит судьба. Слава кажется нам высшим признанием личных достоинств. Но мы вряд ли представляем себе, о чем мечтаем.

Мы хотим славы, чтобы доказать какому-нибудь родственнику, чего мы стоим на самом деле. Хотим доказать что-то самим себе. Нам кажется, что если нас будут знать в лицо 10 миллионов человек, мы станем свободными и раскрепощенными. Что нас уже никто ни в чем не упрекнет. Я смотрю в зеркало заднего вида и думаю, что все с точностью наоборот.

Собака не приучена видеть быстрые объекты, поэтому собаки часто попадают под машины. Может быть, и для человека большая слава является противоестественным состоянием, сродни наркотикам, которое невозможно выдержать долго, но от которого невозможно отказаться по доброй воле.

Курт Кобейн был психом, Элвис Пресли умер в ванной в плачевном состоянии, Майкл Джексон страдал паранойями, «Абба» пресытилась популярностью до такой степени, что перестала давать интервью.

Я пытаюсь представить Глеба на пике «Агаты Кристи». Гастроли, интервью, творчество – и все это в таких количествах, что психика истлевает, как сигаретный окурок. Хочется идти дальше, но дальше некуда, и поддержать остроту ощущений все сложнее. Слава становится обезличенной, ведь человек может воспринимать кожей лишь малую толику популярности, а остальное превращается в абстрактную статистику количества проданных билетов и дисков. Приятно пообщаться с фанатом, но невозможно пообщаться с тысячей фанатов. Тысяча фанатов – это, считай, одиночество. Или дикий, пугающий гам. Когда стоишь на сцене – видишь только цветные пятна софитов, которые жарят, как тайское солнце. Когда поешь новую песню, невыносима мысль, что толпа скандирует «Опиум! Опиум!». Но для тебя «Опиум» — это позапрошлый год. Никого не колышит – опиум!

Твочество не всегда дается легко. Иногда вдохновение нужно выцеживать из себя против воли. Иногда наступает ступор. Иногда ты не доволен тем, чем довольны остальные. Иногда наоборот. Эти состояния меняются с калейдоскопической скоростю. Психика просто отказывается их фиксировать.

Все хотят твоего внимания, но ты испытываешь не счастье — настороженность. Всем от тебя что-то нужно, автограф или просто частичку времени. Вроде бы, ты король мира, но самый зависимый из королей. Зависимый от расписания, продюсеров, телевизионщиков, фанатов, наркотиков, сценического образа и желания делать это еще, и еще, и еще, хотя уже не совсем понимая, для чего. Все думают, что ты сам решаешь, что и куда, а на самом деле тебя возят по стране, как дрессированного медведя.

Это состояние, которым наслаждаешься неделю, терпишь месяц, выдерживаешь год и выносишь лет семь. Витаминов в организме не остается, а время предательски меняется.

Брррр… Все это мои домыслы. Может быть, Глеб Самойлов рассказал бы совсем другую историю. Но я вижу точку Б, и точка А почему-то вырисовывается именно такой.

А самое страшное наступает, когда эта слава без объяснения причин уходит. Ты делаешь то же самое, но люди говорят – старо. Ты делаешь новое, говорят – не то. Ты не делаешь ничего, люди не говорят ничего, но это еще хуже.

Многие, кто к 50 годам не достиг ничего особенного, хотели иметь в жизни период феерического взлета, и тогда они могли бы с чистой совестью купить дачу и жить остаток дней в осознании собственной полноценности. Но парадокс в том, что если у тебя был период феерического взлета, еще не факт, что ты сможешь жить остаток дней на даче. Обычному человеку гораздо проще почувствовать свою полноценность, чем настоящей, не дутой звезде.

Но мы приехали. Я огибаю клуб сбоку. Перед входом стоят пять или шесть девушек, с любопытством разглядывая грязный «Ситроен». Андрей говорит что-то вроде «нужно позвонить Свете, нас сейчас встретят и проведут…», намекая видимо, что фанатки могут разорвать Глеба на части. Но он с усмешкой открывает дверь: «Да нормально, там пять человек».

А когда-то реально могли разворовать.

Глеб Самойлов. 2012 год. Фото Екатерины Пустынниковой, chelyabinsk.ru

1 Comment

Добавить комментарий