Майским вечером на крыше мальтийского отеля International, облокотившись на перила, стоял Павел Денисович. Глядя на густо-зеленую подсветку и заманчивые колодцы бассейнов, он ощущал себя королем мира. Он подставлял ветру вьющие волосы и мысленно благодарил всех, кто помог ему в стремительном восхождении на крышу мира: родителям за располагающую внешность, учителям — за привитую усидчивость, природе – за интеллект, и даже дворовой шантрапе за то, что не захотел быть похожим на них.
Королем мира Павел Денисович еще не был, но от мечты его отделял лишь этот невероятный вечер. Завтра на съезде учредителей объявят…
Нет — нельзя произносить вслух, нельзя даже думать об этом. Мысль о завтрашнем дне обожгла непредсказуемостью, словно задрожала на сквозняке отгорающая свеча.
Самый молодой генеральный директор в истории компании…
Довольно, стоп! Нужно погрузиться в этот момент и впитать чистым разумом его сливочную легкость. Нужно подойти к часу собственного триумфа настолько неподготовленным, чтобы удивление звучало естественно.
На следующий день председатель Добронравов выразил заочную благодарность прежнему директору, отметил заслуги и.о., упомянул о наступлении нового периода в истории компании… Время тянулось жевательной резинкой, которая истончалась, как нерв.
Выдержав паузу, председатель огласил имя нового генерального директора.
— Григорий Ольшанский!
Павел Денисович хлопал громче других. Он был подчеркнуто весел во время банкета, и долго жал руку Ольшанскому, настаивая, что не сомневался в его победе. Он поднимал за него тосты и пил из рюмки минеральную воду.
Ольшанский – пожилой уже, болтливый и хитрый азербайджанец казался ему самой дурной кандидатурой на роль генерального директора. Он был фальшив, как его имя, потому что от рождения он был Гамидом. Как, как получилось, что проницательный Павел Денисович во время многочисленных разговор с учредителями, собраний и слетов не распознал этого странного фаворита?
В конце вечера, когда Павел Денисович истощил запасы веселья и одиноко сидел там, где вчера был королем мира, к нему подсел старик Лойе. Этот дряхлый Лойе руководил компанией на заре ее расцвета, и теперь занимал формальную должность советника. Некоторые по-прежнему называли Лойе лицом компании, хотя теперь лицо это походило на увядшую луковицу, накрытую плесневелой шапкой волос.
Старик Лойе, когда говорил, щурил один глаз, чтобы лучше видеть другим, и очки его перекашивались, впитывались морщинистым лицом. Но и одним глазом он видел немало.
— Почему вы были так уверены, что выберут вас? – спросил он.
— Потому что нет ни одной причины против, — с Лойе можно было быть откровенным. — Потому что я лучший.
— Да… — Лойе сморщился, и от лица остались синеватые оправы очков. — Харизма — вот что. Учредители считают, что у вас нет харизмы. А директор – лице медийное, вы понимаете…
Нет харизмы? Какой к черту харизмы? Лойе ушел раньше, чем остекленевший разум Павла Денисовича успел разложить понятие «ха-ри-зм-ы» на компоненты.
Разговор надолго засел в голове Павла Денисовича. Он старался разглядеть зачатки харизмы в зеркале, гримасничал, ловил микровыражения, жесты, интонации, которые можно будет развить, отточить и добавить в свой богатый арсенал управленческих инструментов.
Он видел фотогеничного златокудрого мальчика, видел успешного финансиста, видел просто хорошего человека, но достаточно ли этого для харизмы – он не знал.
Это слово преследовало его повсюду. Как-то вместе с приятельницей он был на модном спектакле одного актера, популярность которого усиливалась тем, что в середине представления он забирался на высокую лестницу, разворачивался спиной к залу и мочился оттуда прямо на сцену. Газеты смаковали подробности и говорили о глубокой метафоричности данного акта, модный диджей превратил шум льющейся мочи в денс-хит, а в передаче Малахова обсуждали, сколько и какой жидкости пьет актер перед спектаклем.
После представления, которое вызвало у Павла Денисовича неопределенные чувства, в холле театра он услышал разговор двух дам:
— Вы знаете, если бы, конечно, был другой актер – я бы непременно ушла, непременно. Но тут – Глобич! Сколько в нем мужского начала, сколько харизмы… Только ему под силу держать зрителя, извините, мочеиспусканием.
Может быть, мужское начало овеивало только первые ряды, но Павел Денисович ничего особенно харизматичного в актере Глобиче не различил. Он видел человека с мешками под глазами, видел нарочитую небритость и качественно поставленные жесты рук. Что именно составляло харизму Глобича и насколько она была связана с его манерой мочиться на высокой лестнице, оставалось неясным.
Однажды во время конференции выступающий по фамилии Симакин потерял доклад. Он долго шарил по карманам пиджака, перебирал бумаги на кафедре, извинялся и шутил. Эта заминка рассердила Павла Денисовича, и он ожидал справедливого гнева председателя.
Но председатель отнесся к самоуничижительным репликам Симакина с пониманием, и скоро доклад был обнаружен под столами. Воцарило странное воодушевление, словно нашелся не доклад, а слиток золота. И хотя Симакин выбился из регламента на три минуты из отведенных семи, зал не возражал дать ему дополнительное время.
— Харизматичная небрежность, — заметил коллега Павла Денисовича, когда Симакин под аплодисменты возвращался на место.
Близкий друг Павла Денисовича говорил:
— Ты слишком такой… знаешь… навязчиво культурный. И слишком полагаешься на логику. Ты всегда выбрит, трезв и сдержан в выражениях. Харизма – это разгул личности. Антипод логики. Ты мог бы выругаться с трибуны?
Павел Денисович со свойственной ему глубиной постижения представил ситуацию, в которой он вынужден сквернословить с трибуны, и пришел к выводу, что для этого нужны не дай бог какие обстоятельства.
— Нет, — ответил он. – Я согласен, что часть слушателей это бы развлекло. Но другую часть это же самое бы оскорбило.
— Вот! Харизма – это искусство оскорблять, развлекая. Так нахамить, чтобы тебе сказали за это спасибо. Понимаешь?
Павел Денисович не понимал, но на всякий случай запомнил выражение – разгул личности.
В дорогом имиджевом агентстве старший специалист Ксения выслушала его жалобы со вниманием семейного доктора, и по уверенному качанию головы Павел Денисович понял, что проблема его распространена и не так сложна, как казалось.
Павел Денисович перестал бриться до синевы. Повседневный стиль casual был дополнен металлическим браслетом на руке и акульим клыком в отвороте свободного джемпера. В палитре его галстуков появился вызов. Он стал ходить голым по дому —это помогало внутренне раскрепоститься.
Ксения говорила: «Харизма должна просвечивать изнутри». Павел Денисович уже ощущал приятное жжение в районе солнечного сплетения. Ксения говорила: «Харизма должна брать в плен».
На первых порах Ксения помогала Павле Денисовичу дорабатывать спичи, которые, по ее остроумному наблюдению, напоминали инструкцию к мясорубке. Сидя в конференц-зале в ожидании своей очереди, Павел Денисович с удовлетворением отмечал, что заготовленные ими шутки получились более дерзкими и качественными, чем несколько спонтанных оборотов предыдущего оратора, от которых по залу пробежали барашки смеха.
— … вы поняли, что я имею в виду, — говорил Павел Денисович с трибуны. – У одних от этого случается запор мысли, у других активизируется мозговая перистальтика.
Или слово «перистальтика» не было знакомо слушателям, или они устали от душного конференц-зала, но остроумная параллель между работой кишечника и усилиями дурного ума осталась незамеченной.
Несмотря на странности поведения, Павел Денисович продолжал восхождение по карьерной лестнице. Четыре успешных квартала дали повод разговорам, что скоро Павел Денисович станет партнером компании – редкий случай, учитывая его должность и возраст.
Через год после мальтийский событий Павел Денисович стоял на веранде египетского отеля Savoy, с которой открывался вид на залив Красного Моря с шеренгами пляжных зонтов, похожими на полчища вьетнамцев. Завтра в конференц-зале Egypt Hall у него будет хороший шанс.
Он снова говорил спасибо родителям, учителям и шантрапе, хотя и без прежней запальчивости. Он чувствовал себя обязанным сделать этот маленький реверанс судьбе.
Но тлела, тлела в нем обида за пощечину, которой эта судьба проучила его год назад, и вызревало в нем ощущение скорой победы. Харизма, говорите? Нет такого качества, которого нельзя развить в себе — если очень захотеть.
Минувший год не прошел даром. Его новое «Я» уже проявлялось в мелочах, в добром стакане виски, который он непринужденно выпил накануне важного собрания, того самого виски, производитель которого восхваляет культ свободомыслия.
Его новое «Я» набухало, ширилось, рвалось наружу, и Павел Денисович держал узду, чтобы дебютный разгул его личности не истощил свои молодые силы раньше времени.
Он стал проще в общении. Он стал решительней. Он ощущал ту приятную уверенность, которая делает человека свободным от условностей. Помочиться со сцены? Пожалуй, он мог бы пойти на это — если бы появилась необходимость.
Харизма, говорите? Не было на египетской земле — да и вообще на Земле — человека, который знал бы о харизме больше, чем Павел Денисович в тот вечер.
Он оставался на веранде до самого начала собрания и пришел в последний момент. Он по-свойски хлопнул поролоновое плечо швейцара, заговорив по-русски, чем привел того в веселое замешательство.
— Давайте начистоту, — говорил он собравшимся, засунув руку в карман брюк. – Наша компания производит обман. Вы удивлены? Но это так. Потребитель приходит к нам и говорит – обмани меня. И мы отвечаем – любой каприз за ваши деньги. Вы хотите мечту о красивой жизни? Быстрое богатство? Беспроцентный кредит? Бесплатный сыр? Мы дадим вам бесплатный сыр.
По залу побежало шелестение, словно эхо далеких аплодисментов.
— Спасибо. Но главная наша ценность знаете в чем? – он выдержал паузу, и зал притих. – В 140 филиалах? В лучшей команде управленцев? Нет! Главная наша ценность – в честности.
Он распахнул полы пиджака и все увидели белую манишку, надетую на голое тело. Раздался хрипловатый смех, разбитый постукиванием авторучки председателя.
— Смотрите, мы не строим из себя святош. Но если вы готовы к честности – мы дадим вам ее. Никто кроме нас – так, кажется, звучит наш слоган?
Он шел вдоль рядов, отвязывая галстук и белую манишку, отправляя их в урну.
— Вот, — он указал на председателя совета директоров Добронравова. – Вот сидит главный стратег обмана, но в нем уже зреет новая парадигма – парадигма полной прозрачности. Мы подошли к рубежу, когда наша сила измеряется не оборотами, не рейтингом потребительского доверия, а той мерой честности, которую мы можем себе позволить. Это наш вызов – мы не боимся быть честными. Кто, кроме нас решится на такое? Это позиция лидера, не так ли?
Председатель постучал по стакану, откашлялся и призвал к тишине.
— Павел Денисович, весьма неожиданно услышать от вас эти, так сказать, идеи о новой парадигме…
— Неожиданность – это ключ, — Павел Денисович обратился к притухшему залу. – Мы лидеры? Мы играем на опережение? Мы умеем удивлять?
— Имидж честности неоднократно использовался в рекламный кампаниях, — прорезался голос директора по связям с общественностью Родина. – Это уже не удивляет…
— Не удивляет? – Павел Денисович перегнулся через спинку кресла, в котором сидел Родин. – Честность вас не удивляет, Константин Сергеевич?
— Меня трудно удивить, — пробормотал тот, сгрудившись к подлокотнику.
Павел Денисович повел рукой, собирая внимание зрителей в кулак. Выдержав паузу, почти как Глобич перед мочеиспусканием, он сказал резко:
— Константин Сергеевич, разве не вы вложили в свой маленький карманный бизнес деньги компании, припоминаете? Ну, ну, вспоминайте. Я вижу удивление на вашем лице.
Словно раскат грома, отставшего от грозы, по несуразно большому конференц-залу покатились возбужденный шепот, воспламеняя очаги споров.
Павел Денисович вернулся на трибуну и провозгласил, заглушая нервный шелест:
— Эта маленькая ложь нашего сотрудника нанесла ущерб компании. Многие знали, многие догадывались, но сегодня я хочу сказать «нет» любой лжи. Наша служба безопасности оценит честность господина Родина, когда он придет каятся. Точно также клиенты оценят нашу новую парадигму. Господин Родин сказал – «имидж честности не удивляет». И он прав. Удивляет сама честность.
В дальнем конце зала хлопнули редкие петарды аплодисментов, набрали силу и зашумели прибоем.
В тот вечер Павел Денисович не чувствовал гравитации: он парил над залом, взмывал на трибуну, изобличал, шокировал и получал новые аплодисменты. Его напор оглушил последних скептиков.
Вечером того же дня на верхнюю веранду отеля Savoy пришел старик Лойе, усмехнулся кривыми очками и сел рядом с Павлом Денисовичем.
— Знаете, в ваших словах был смысл, — хрипло рассмеялся Лойе. – Аудитория была немного не готова, но смысл был.
— Я говорил, что думал.
— Да. В этом что-то есть, — повторил старик. – И определенно у вас есть харизма. Те, кто обвинял вас в ее отсутствии, сегодня получили оплеуху.
— Правда?
— Правда, — прокряхтел старик, вставая. – Чистая правда. Но вы уволены.