На фоне породисто-глянцевых чемоданов с колесиками и выдвижными ручками моя спортивная сумка смотрелась дворняжкой. Да, давно не ездил в столицу… А еще дома похвалил себя, что не потащил свой чемодан-олдтаймер с кожаной ручкой и длинными хлястиками – хорош бы я был тут с этим крокодилом.
Сумка как-то посовременнее, только рука вот заныла от нее выворотного рукопожатия. Оставался последний рывок – вся делегация уже шагала по территории гостиничного комплекса Breeze Palace, напоминающего санаторий, только вместо корпусов в чехарде сосен проглядывали удивительные, темного стекла коттеджи с террасами и панорамными окнами, напоминавшие кристаллы дымчатого кварца.
— Прошу, нам сюда, — приветливая, словно с рекламы «Аэрофлота», сопровождающая по имени Тамара отколола от делегации шесть человек с красной меткой на бейджике и повела в сторону от основной дороги.
Утро было так давно, что было вчера. Ночь, ледяной вокзал нашего режимного городка, шесть часов на электричке, столько же в аэропорту, трехчасовой перелет, два часа в «Домодедово», трансфер до промежуточного конференц-зала, который я ошибочно принял за гостиницу. Там были фуршетные столы, но не было случая сесть и вынуть из опухших ботинок прелые ноги. Welcome Tea – так называлось мероприятие, которое вместо отдыха лишь отсрочило его. После раздачи бейджиков и легкой организационной неловкости нас рассадили в пару автобусов и отвезли в Breeze Palace.
Несмотря на кружащую мошкару приветливости, я уже почти потерял надежду на окончание этого тянучего дня, когда Тамара как-то просто, без изучения паспорта и прочей бюрократии, раздала всем плоские конвертики с карточками-ключами от номеров. Я уже не верил в простые решения. Мне казалось, что номер не откроется или за его дверью будет ждать очередной фуршетный стол или меня вдруг огорошат фразой «Извините, господин Лавров, произошла накладочка – сейчас вас отвезут в другой отель».
Мой номер оказался на втором этаже. Последним рывком мысли я догадался вставить карточку в слот повыше дверной ручки и с третьего раза добился своего. Порхнул зеленый светлячок, неожиданно тяжелая дверь подалась, впуская меня на ковер, который вызвал острый стыд за свои измученные, надушенные пылью вокзалов ботинки.
Момент, когда захлопнулась за спиной увесистая дверь, разделил мой день на утомительное «до» и обнадеживающее «после». Я снял ботинки и носки, утопил ноги в шершавом ковре, стесняясь их состояния, поскорее ступил на теплый кафель ванной, такой светлой и чистой, что я, грешным делом, записал себя в первые постояльцы этого номера. На ванном столике военным клином выстроились пузырьки с шампунями, лежали аккуратные сырки туалетного мыла, зубочистки и даже зубная щетка с игрушечным тюбиком пасты.
Я торопливо вымыл ноги, ощущая на себе оценивающий взгляд этого неожиданно шикарного номера. Сбоку от ванной обнаружилась услужливая пара полотенец, таких махровых и душистых, что я засомневался, можно ли их использовать для ног. Потом долго умывался, впитывая освежающую мыльную пену задубевшим лицом путешественника.
Даже хвостик туалетной бумаги был сложен каким-то особым фертом, словно подчеркивая, что я буду у этого рулона первым.
Я вышел из ванны, включил свет и заволновался. Номер оказался двухкомнатным, в каждой комнате – по большой двухспальной кровати и телевизору, а значит, ко мне подселят кого-то еще, и хотя пару часов назад я готов был улечься на багажной полке общего вагона – только бы дали – тут вдруг возникла буржуазная ревность к этому ставшему уже чуть моим номеру. Ну точно, все в двойном экземпляре – и шампуни, и даже одноразовые тапочки… Кого же подселят? Лишь бы не старичка из Омска, который еще в автобусе усыпил меня тонкостями переходных процессов сетей 110 кВ. Да нет, у старичка был зеленый кружок на бейдже – сейчас он, верно, маринует кого-то еще.
На столике возле зеркала, где был телефон, блокнот, фирменная ручка и какой-то прейскурант, я обнаружил открытку, в которой значилось: «Уважаемый Алексей Александрович! Мы рады приветствовать вас в отельном комплексе Breeze Palace 5*. К вашим услугам – минибар, кабельное телевидение, Wi—Fi. Для связи с reception наберите 101. Информацию о расположении корпусов вы найдете в специальном буклете. Приятного проживания!»
Рядом лежала программа мероприятия – до ужина оставалось полтора часа. Усталость сменилась исследовательским интересом, цепочка на входной двери раскрепостила. Я пошел по комнатам и обнаружил холодильник с напитками, не считая бутылки вина на журнальном столике, чипсы, печенье и шоколад, сейф с приоткрытой дверью и пришпиленной инструкцией, настольную лампу, торшеры, пару телевизоров (это был не мираж), утюг, вешалки и какую-то хитрую защелку для брюк, пару вспененных халатов, приглашение в спа-клуб, кондиционер и Библию в ящике стола.
Нужно было что-то делать, но мои желания исполнились так внезапно, что я не знал, за что хвататься. Хотелось попробовать вино, включить телевизор или набраться смелости и посмотреть, что это такое – спа-клуб. Минут пятнадцать я пребывал в приятной нерешительности, собирая в кулак остатки наглости.
Идея помыть ботинки была отметена в связи с оскорбительной белизной местной ванны, которую лишь провинциальный идиот — а им буду не я – додумается пачкать грязью трех городов. Позже внизу у выхода в сосновый бор обнаружился автомат для чистки обуви.
В конце концов, я завалился на розовое покрывало в первой, большой комнате, смастерил подлокотники из подушек, поставил на тумбочку бутылку вина, откупоренную местным штопором, включил телевизор и впал в состояние, словно лежал на дне озера, успокоенный кубометрами воды. Я почти не двигался и не дышал, оцепенело фиксируя, как вино и силы вливаются в меня мелкими глотками. Я слушал приятную чепуху телевизора, и скоро патока этого бездействия вызвала во мне приступ стыда. Мне казалось, лежу я не меньше часа, и ноги как-то помимо меня попали в тапочки и пошли изучать красоты этого великолепного номера.
Конечно, рассуждал я, за сотни лет существования отельный бизнес отточил свои приемы до совершенства, и все равно меня приводила в восторг продуманность каждой детали. Вот слив на полу, чтобы мокрые постояльцы не сделали запруду в ванной. Вот второе зеркальце, круглое, с диоптриями, в котором нос твой выглядит лунной поверхностью с сотней кратеров. Даже туалетные принадлежности разложены с умыслом, как столовые приборы: мыло и зубочистки – справа, а шампуни, кондиционеры и гели – слева, ближе к ванне.
За что мне дан этот островок свободы? Ведь мой доклад для завтрашней конференции существовал лишь в виде мелко исписанной шпаргалки и мысленных конструкций, и в этой нестерпимой роскоши сквозил какой-то щедрый аванс.
После ужина, дрожащего в дыму сигарет, от которых голова соловела все сильнее, я поспешил в свой номер, словно ящерица в скальную трещину. Там, в особом, ионизированном воздухе Подмосковья я хотел пропитаться энергией жизни, которой никогда не буду жить взаправду.
Матрас по-учительски строго принял в объятья мой отяжелевший позвоночник. Как удобно – не матрас, а космический ложемент. От простыней пахло чистотой и глажкой, они хрустели подо мной и оделяло льнуло к телу. Магнит душистой подушки вытянул из головы последние мысли, и я был на откосе сна, когда из коридора раздались голоса. Сдержанно-раздраженный женский говор покатился снежным комом, набирая массу, и вот уже я различал отдельные вскрики ее полуночной брани. «… а я вам говорю, что есть нормативы жилой застройки…» «… я этого не знаю… я не видела ваших норм…». «… ну если вы считает это допустимым…»
Дикарке, которая представилась мне по голосу нашей поварихой из научной части, кто-то отвечал учтивым фоном, но ее тирады становились лишь громче и затянутей.
Все оборвалось внезапно, и освобожденный от постороннего присутствия, я впал в сонную кому.
В дверь забарабанили: я трудом осознал себя в новом месте, долго шарил в поисках выключателя, искал часы, натягивал халат. Было полдевятого утра. Ночь пролетела черным тоннелем. До завтрака – полтора часа. Стук повторился, и набрал такую решительность, что я было подумал на визит полицейских. Кутаясь в халат, я приоткрыл дверь и обнаружил низкорослую женщину-тумбочку, волосы которой были выбелены до состояния «пегая смерть», а глаза округлены черной тушью.
— А это… — словно продолжая давний разговор, заговорила она. – Не разбудила?
Она не спрашивала, а скорее подсказывала правильный ответ. Мою растерянность она приняла за безусловное согласие.
— Дайте-ка взгляну на вашу ванную… — оттеснила меня тумбочка. Я сказал «Здрасьте» и проследовал.
— Ну вот, у вас же нормально… Нормально, — констатировала она, щелкая переключателем душа. – Вот попробуйте, нормально?
Я машинально двинулся к душу и получил в лоб еще один вопрос:
— Вы из Архангельска? Нет? Ну что, нормально?
Я вытянул металлический грибок и вставил обратно.
— Вроде нормально…
— Ну все ясно… А у меня душ – я все ногти обломала… Сейчас вызову администратора. Можно от вас позвонить?
Я открыл было рот, но дама вдруг сообразила:
— Хотя мне проще из своего номера… А вы на завтрак не опаздывайте, трансфер в 10.45.
Впитав ценный совет, я закрыл дверь и растерянно зашагал по номеру. «Какой, к черту душ? Что за цирк? Кто это?»
Вчера я принял эту энергичную даму за представителя организаторов — она долго бубнила что-то официантам во время приветственного чая.
Телевизор, московские новости и свежий воздух, жадно потянувший в окно, сгладили настроение. Я разлегся на диване, повторяя доклад. Этот номер облек меня особой ответственностью, запретив выступить вполсилы. Я должен быть достоин этой роскоши.
Спускаясь по лестнице к завтраку, я налетел на утреннюю знакомую. Она стояла в пролете, рывками одергивая юбку, не замечая моей вопросительной приветливости, и когда забрезжила надежда, что удастся проскочить незамеченным, она вдруг зашагала рядом, косолапя на слишком высоких каблуках и хватаясь за мой локоть. Разговор начался там, где закончился.
— Так вы из Ростова? Нет? Вы меня простите за утреннее вторжение – столько беготни, да еще ночь не спала…
— Понимаю. Я раньше в поездках тоже плохо спал, — ответил я, неловко топыря локоть, чтобы спутница взялась уже наконец по-человечески или отпустила. – Но тут такая замечательная гостиница, что я заснул, как убитый.
— Замечательная? Вы это серьезно? – дама остановилась. – Давайте познакомимся – меня зовут Вера, а вас?
— Алексей Александрович, можно просто…
— Так вы из Тюмени?
— Нет я…
— Алексей, номера тут ужасные, не надо.
— В самом деле?
Вера подняла карандашные брови на такую высоту, с которой моя сентенция казалась ужасающе невежественной.
Я вспомнил базу отдыха с претенциозным названием «Академическая», где инженерный состав предприятия собирали в прошлом году. Двухместные номера, чуть больше вагонных купе, панцирные кровати и жуткий, задыхающийся в собственном смраде туалет в ста метрах от корпуса. Утром холодная вода в уличном рукомойнике и булочка со сладким чаем, а вечером – тщетные попытки выгнать из комнаты дюжину комаров.
Мы шли по дорожке мимо огромных сосен и еще более исполинских елей к ресторану Sunset с видом на реку. Вера взяла меня плотнее.
— Алексей, я на «ты» сразу, не возражаете? Не заметил как воняет ковролином в коридоре? Запах советской гостиницы.
Я пожал плечами. Если бы меня поселили в коридоре, это было бы проблемой.
— А у тебя окна на реку? — продолжала Вера. — Ну вот, а у меня на внутренний двор, там стоит трансформаторная будка. Я всю ночь лежала и прислушивалась. Да еще этот душ – все ногти исковыряла. Утром, в полпятого мусорщик громыхал. Извините, а платные каналы в гостинице такого уровня – это вообще нонсенс.
Вера много путешествовала. Недавно она вернулась с мужем из Арабских Эмиратах, и там гостиничные номера «пятерок» (так она называла пятизвездочные отели) украшали живыми цветами, а если прислушаться, в номерах играла тихая релаксирующая музыка. Мини-бар там состоял из 48 наименований и был включен в стоимость проживания, а здесь – водка, виски и коньяк. Какая пошлятина.
— А в ресторане вчера моих перепелов принесли к одиннадцати вечера. Я уже сыта была к тому времени, — продолжала критический анализ Вера. – Вино подают теплое и наливают по полному бокалу – я много где была, но таких дурных официантов не встречала.
Я пожал плечами:
— Я рыбу заказал. Принесли как всем… быстро…
Вера исчезла также внезапно, как напала. Она растворилась в мешанине ресторана, и с некоторым облегчением я поспешил взять поднос и предаться гастрономическому разгулу, которому потворствовал шведский стол. Я с трудом прикончил стейк, омлет, пюре, винегрет и рыбу, стесняясь оставить что-нибудь недоеденным — наверняка это оскорбило бы поваров.
Мой доклад на первой сессии произвел хорошее впечатление, всколыхнув уморенный зал раскатом аплодисментов. В отель я вернулся усталый, возбужденный и гордый собой. Номер уже не казался мне авансом судьбы: я вдруг почувствовал и себя немного достойным такой жизни.
Да… Двадцать лет работал инженером, считал себя состоявшимся человеком, а в Эмиратах вот не был. Да вообще мало где был, если не считать Дубровку и озеро Мыльное, да Москву, запечатленную в детских воспоминаниях мультфильмом про эскимо, фанту, скульптурные станции метро и необъятную лавину ВДНХ. Провинциальный лопух, чей нос не способен различить запах ковролина…
Я чуть-чуть завидовал этой взбалмошной Вере. Ей бы в отельные критики пойти, а она вот парит свой изнеженный зад на технических конференциях… Но все-таки общение с ней не прошло даром, и вернувшись в отель, я сумел различить ковролиновый привкус местного воздуха, и сделал несколько собственных открытий.
Надпись «TV» на телевизионной розетке начернили фломастером. Вот ведь плюха — неужели нельзя напечатать на принтере? Штопор вон фирменный, с вензелем, а розетка прямо как у нас на подстанции.
Прожилки между белыми кафельными плитками в ванной темнели от въевшейся грязи. Надо же, а вчера, с дороги, клозет ослепил меня, как фотовспышка. И розеток в номере – всего две, одна над столом, а вторая так глубоко внизу, что и не добраться. Нелогично.
Удовлетворив свою внимательность, я снова растянулся на кровати с бутылкой вина, которую кто-то заботливо поставил вместо вчерашней, пустой, и включил телевизор. Пусть номер не тянул на твердую пятерку, пусть в Эмиратах еще лучше, но сегодня, ей богу, я был счастлив провести еще одну королевскую ночь. Разомлев от вина и собственных достижений, я заснул, пропустив ужин.
Снова стук, на этот раз менее резкий, но настойчивый: так… так… так… Вставив одну руку в халат и косо подпоясавшись, я открыл дверь. За порогом стоял человек в униформе отеля и бордовом галстуке. Его плечи и бейджик почтительно наклонились в ответ на мое сонное «Что-то случилось?»
— Я прошу прощения… Пожалуйста, вас не затруднит выступить в роли понятого… Здесь произошел эксцесс… С вашей соседкой…
Соседка моя расхаживала по комнате тигром, переходя от укоров к угрозам.
— Черт знает что! Да в Египте такого уже нет, а вы…
Оказывается, вчера во время ужина кто-то проник в ее номер и взял из сейфа документы и деньги.
— Вы эти штучки оставьте! Я их все знаю! Сейчас придет мастер и скажет, что я сейф сама сломала? Да вы в своем уме? Вы с кем связались? Зовите управляющего, я с вами говорить не желаю… И полицию вызывайте… А мне плевать, что из Москвы…
Человек в униформе сказал мне вполголоса:
— Мы сейчас составим акт осмотра комнаты, вы, пожалуйста, поприсутствуйте… На всякий случай…
Сейф действительно был пуст. Сотрудник проверил шкафы, тумбочки и стол, торжественно изъяв желтую прозрачную папочку с документами.
«Вот мошенник, — подумал я. – Ловко подбросил».
Вера вдруг осела, словно собака, которой туго натянули поводок. Молчаливое торжество местного сыщика прижало ее к кровати, и она лишь пробормотала:
— Я перед ужином их туда спрятала… — и едва осмыслив поражение, перешла в контр-атаку. – А что вы на меня смотрите? Эти ваши турчанки-азербайджанки, уборщицы в общем – у меня к ним никакого доверия. Я знаю все ваши приемы: сменить код сейфа, а потом требовать денег за вскрытие. Думаете, не знаю? Я потому и не стала туда класть…
— Мадам Дронова, у нас хорошая репутация… — начал возражать сотрудник, но его аргументы слегли под кирпичами доводов госпожи Дроновой.
Воспользовавшись сумятицей, я исчез, так и не расписавшись в акте.
Вечером я с грустью подумал, что неизвестно когда еще выпадет шанс пожить такой жизнью, а уж Эмираты с их цветами и музыкой не светят подавно. Обычно в такие поездки ездит шеф, а мне изредка достаются базы отдыха «Академические».
Автобус причалил к зданию аэропорта, выдохнул и осел. Инженеры, научные сотрудники и начальники техслужб, два дня назад давившие друг друга хмурыми взглядами, после щедрых ужинов стали почти родней, жарко прощались и угощали друг друга визитками, которые пролежат в бумажниках до генеральной уборки.
Постепенно толпа редела, втягиваясь в здание аэропорта. Моя сумка скромно торчала из недр грузового отсека автобуса, зажатая меж наливных чемоданов.
Водитель нырял внутрь багажной полки и рывками освобождал ее от залежей, и когда дошла очередь до чемодана Веры, он неловко приземлил его на край бордюра, и в стороны метнулись пластмассовые осколки колесика.
В ответ понеслась такая брань, которую пожилой усач не слышал, наверное, от коллег-таксистов, и пристыженный водитель попытался собрать обломки и приладить на место, а потом предложил мадам Вере денежную компенсацию от транспортной компании.
Когда моя сморщенная сумка была спасена, я оказался единственным мужчиной-пассажиром в обозримом радиусе, и роль тягача для валкого, невероятно тяжелого чемодана Веры пришлась ко мне естественным образом.
Я скреб упрямый одноногий чемодан по полу «Домодедово», а хозяйка снова каталогизировала неудачи. Ночью в отеле работал какой-то прибор (я думаю, холодильник мини-бара), и она опять совершеннейшим образом не выспалась. Кнопка ночника не имела подсветки: как, интересно, включать его в полной темноте? Письменный столик сделан непонятно под какой рост: даже она, хоть и не великан (мягко сказано) сидела за ним, скрючившись, а сегодня разгулялся остеохондроз.
На табло вылетов в середине списка горел ее рейс, мой был на семь строк и полчаса позже. Я думал над предлогом бросить эту голодную до неприятностей даму, но инвалидность ее чемодана не оставляла шансов.
— Вера, вы притягиваете неудачи, — я попытался разрядить атмосферу, смягчив фразу улыбкой.
Я никогда ее больше не увижу, и откровенность, в отличие от эмиратского отеля, позволить себе могу. Я ожидал резкого отпора, но спутница охнула, поправила пухлый, как она сама, каблук, и как будто не заметила ремарки. Потом серьезно ответила:
— Нет, причем тут я? Жизнь такая.
— Знаете, Вера, у вас не жизнь, а шарж на жизнь, простите за прямоту. У вас каждая блоха становится крокодилом.
— Безрукий водитель сломал колесико чемодана. Причем тут я?
— Да я не про чемодан. В отеле…
— Ах в отеле! Просто мне есть, с чем сравнивать. Я не из тех дур, — она кивнула через плечо в сторону выхода, — которые захомутали богатого папика и убеждают всех, как они счастливы. Знаешь, Алешенька, я много где была, поэтому не впадаю в экстаз от бесплатных конфеток на ресепшине.
Последние слова портила ненужная фамильярность. Вера, которая чуть было не показалась мне сознательной, снова оседлала свое базарное «я».
— Это ваше мировоззрение отравляет жизнь прежде всего вам, — продолжил я на спокойной ноте. – Я вас удивлю, но мне отель понравился.
— Это я поняла. Алеша, мы вроде договорились не выкать. А отель понравился, потому что сравнивать не с чем. Извини, Алеша, но смешны рассуждения человека, который всю жизнь сидел в КБ (Откуда ты? Из Мурманска? Нет?) и слаще морковки ничего не пробовал.
— Если так, то и не хочу ничего пробовать. Какая разница, что считать вкусным, если это вкусно? А морковка полезна для глаз.
Вера воспринимала разговор буквально, и завела долгое объяснение, почему отель не заслуживал снисхождения, разыграла карту стоимости номеров «здесь» и «там», и увенчала речь еще одним намеком на мою провинциальность (удар ниже пояса).
Когда мы причалили к свободной паре мест зала вылета, Вера отдышалась, шумно отпила из бутылки, наградив ее мясистым, как губы, следом помады, и сказала:
— Нравятся мне эти вечно довольные дилетанты. Откровенность за откровенность.
— Вы так напираете на мою провинциальность, хотя сами-то живете не в столицах, а? – парировал я.
Вера закрутила бутылку, и по веселому дрожанию ее век я понял, что дал ей какого-то козыря.
— Это временно, — ответила она. — Скоро мужу придет назначение, и мы переедем в Москву.
— Ну и что? Москва сделает вас счастливой?
— Нет, разумеется, — Вера снова обнадежила нотками разумности, но тут же смазала. – Москва – нет. Наша цель накопить девять миллионов долларов и переехать в Калифорнию.
Я прыснул:
— Девять миллионов? А почему не двенадцать?
— Ай, — отмахнулась она, потроша чемодан. — Ты, Алеша, совок, теоретик. Накопи хотя бы один, а потом поговорим серьезно. Вот сидишь ты на свое предприятии, сколько получаешь – двадцать пять тысяч в месяц? Думаешь, что тебя ценят?
Я получал побольше, но слюнявость, которой она измарала зарплату в 25 тысяч, заставили меня согласиться назло.
— Да, двадцать пять, но я не жалуюсь, — на этих словах Вера усмехнулась. Я продолжил. — Не важно, сколько получаешь. В жизни вообще, как и в нашем отеле, 90% хорошего, и 10% плохого, важно просто не забывать об этом…
— Ну кого ты удивишь? В Москву таких дурачков-позитивистов знаешь сколько каждый год приезжает? Алешенька, умоляю тебя… Не в этой стране! Здесь пропорция ровно обратная, уж поверь опыту. Ты же и за границей не был? По сумке видно, что не был.
Я рассмеялся простоте ее таранной логики.
— Не был, каюсь, но если честно, Вера, вы не будете довольны нигде, потому что для вас страны – что-то вроде отелей. Вы все время надеетесь на персонал и администраторов. Вы берете плохие 10% и наводите на них лупу, а плохие 10% есть даже в самом самых совершенных явлениях. Сам Бог идеален лишь на 90%.
— Ну-ну, богохульствовать не надо, — Вера вдруг мелко перекрестилась, сверкая кольцами. — Ты меня мало знаешь, Алеша. Но на улицу-то ты выходишь в этом своем… как его… Тобольске? Новости слушаешь? У нас с мужем благотворительный фонд, и уж я-то вижу, как живут тут обездоленные. Удобно устроился, теоретик вы наш добродушный.
Она была моложе меня лет на восемь, но педагогические нотки заставляли меня чувствовать себя подростком, что бесило и забавляло. Я старался держать темп голоса.
— Я не отказываюсь видеть проблем, но я уверен, что мы живем в лучшее время за всю истории российского государства. И если относиться к стране, не как к отелю на одну ночь, кое-что можно изменить. А у нас развелось слишком много отельных критиков, которые так увлечены большими проблемами, что не видят хорошего, а это опасная слепота. Так, знаете, можно менять одни 10% на другие 10%, ничего не меняя по-существу…
Вера резко выхватила телефон, и по залу покатился ее авторитетный голос.
— Девушка, я вас еще три часа назад просила включить услугу «На связи»… И что?.. А я не получала никаких смсок… Как это включена? То есть я все время за нее платила? А почему именно семнадцатого числа?
— Идиоты, — рыкнула она, цокая ноготком по экрану телефона. – Почему семнадцатого? Я десятого отправляла…
— Вера, чем занимается ваш муж? – спросил я, надеясь перевести разговор в менее политизированное русло.
— Аплифты, — ответила она, играясь телефоном, и устало разъяснила. – Инвестор берет в банке кредит, разрабатывает, допустим, месторождение, первые добычи использует для покрытия процентов и инвестиций, после чего передает месторождение государству, понятно?
— Как это по-российски… — усмехнулся я.
— Это везде так, — отрезала она.
Отчетливый бесполо-женский голос объявил посадку, и толпа ожидающих затерла Веру. Она не здоровалась и не прощалась: она скользила по жизни молекулой, сталкиваясь и рикошетя от бесчисленных случайных знакомых, отельных слуг и операционисток сотовой связи.
Я сел в кресло, открыл методичку, подаренную одним новосибирским доктором, но мысли текли мимо. Я перечитывал абзац снова и снова, и слова рассыпались бисером.
Вера не виновата, что жизнь показала ей слишком много тех неустойчивых форм счастья, которые нельзя забрать с собой в вечное пользование. Не виновата она и в том, что стала ретранслятором витающей в воздухе установки на поиск жизненного несовершенства, от которой я укрылся стенами номерного города. А может быть, это ее особая форма счастья, которая невозможна без долгой, изматывающей неудовлетворенности ради короткого мига восхищения свежими цветами в коридорах дубайского отеля.
Наверное, ее можно было сделать чуть счастливее, поселив на базу отдыха «Академическая» на недельку-другую, где в уборной вместо кафеля восседают зеленые мухи, а запахи в столовой выдают меню на весь день. Но, боюсь, даже эта анестезия окажется слишком местной, и природу человека можно сломать, но сложно переделать.
Мне приятна моя ограниченность. Объявили посадку, и снова повезло: в родном аэропорту приходится мерзнуть в утреннем автобусе, а тут садимся по-европейски, через рукав, присосавшийся к голове самолета хищной пиявкой.