— Взгляд нужен свежий, понимаешь? — говорил министр Кожухов, распялив мясистые пальцы по лакированному столу. — Ты человек новый, считай, иностранец, нашими делами незамаранный. А с другой стороны — наш, местный, специфику понимаешь. Да ты не бзди, люди там хорошие, ручаюсь. Хотя, как поглядеть — осиное гнездо в общем…
Зимин сдержанно кивал, сидя на гостевом стуле обширного министерского кабинета. Хозяин помещения нуждался в Зимине больше, чем сам Зимин в министре. Это льстило.
«Ишь, завертелся», — ухмылялся он, не выдавая мыслей ни единым жестом. Кожухов выглядел не слишком здоровым, лицо его пожелтело, а пухлая голова сидела на истончившейся, черепашьей шее.
— Учреждение ответственное, сложное, — продолжал Кожухов и снова начинал двоить. — Не такое сложное, конечно. Но ответственное. Сам знаешь — тут девелоперы, там риэлторы. Нам до конца года край нужно повысить эффективность. Эффективность! — скорее для себя повторял он. — Ну а эта февральская история, знаешь… Забыть ее нужно поскорее. Хотя, конечно, забывать такое нельзя — это опыт, ошибки! М-да…
Февральская история — это задержание экс-глава Учреждения с поличным. Теперь он был под домашним арестом, а само Учреждение не сходило с полос газет.
В том, что экс-главе уготована такая судьба, Зимин не сомневался еще много лет назад. В то время сам Зимин не смог найти свою дорогу здесь, в России, пожалел своих талантов и уехал учиться за границу, поработав позже в международном банке и консалтинговой компании.
Времена изменились — скрупулезность, западничество, за которые Зимина не любили в той жизни, неожиданно понадобились. Зимин без труда читал в полноватом лице Кожухова принужденность и подозрительность, но также читал он, что решение уже принято и закреплено чьим-то высшим одобрением. Борьба со злоупотреблениями шла полным ходом, и министр, хотел он того или нет, подчинялся.
Кожухов осел в кресло, с особой чеканностью сделал три глотка из стоявшего подле стакана, и выдохнул:
— Главное — эффективность. До конца года. Задача ясна?
* * *
Через две недели в новой должности Зимин быстро выяснил, что пойманный с поличным экс-глава обильно удобрил владения своим семенем.
В Учреждении брали все. Брали старшие специалисты за выдачу липовых разрешений. Брала начальница кадастрового отдела. Брали сотрудники архива, чтобы в определенный день определенная папка документов оказалась на учете.
Даже девочки-операционисты получали за пропуск граждан вне очереди, для чего в паспорт вкладывалась аккуратная закладка номиналом 500 рублей или 1000, если в выходные. По слухам, канцелярский пенсионер Михайлов наладил продажу неучтенных бланков. Спешащая, замороченная бюрократией публика с готовностью отдавала Михайлову по 50 рублей — так говорили.
На общем собрании коллектива Зимин со всей однозначностью осудил коррупцию в любых проявлениях.
— Договариваться со мной бесполезно. На жалость мою не рассчитывайте. Поймаем — будем увольнять. Не дойдет — статья 290 УК.
Люди слушали с молчаливой тревожностью. На лицах некоторых читалось недоумение, кто-то смотрел с вызовом или усмешкой — так показалось Зимину.
— Вопросы, пожелания?
Зимин не хотел заканчивать выступление угрозами, он ждал реакции, пусть даже оборонительной. Вопросов и пожеланий не было, никто с ним не спорил. Насмешливые взгляды потухли или их вообще не было.
— Так что, все согласны? Никаких возражений?
Со второго ряда встал начальник IT-отдела Ковалев, замялся, глянул куда-то в сторону, ища поддержки, и начал:
— Кирилл Маркович… Я по поводу ксерокса на втором этаже… Так нам его ремонтировать или менять?
— Валера, это частный вопрос — разберем в частном порядке, — проговорил Зимин, и голос прозвучал эхом в пустой трубе. — Я спросил, по предыдущей теме вопросы есть?
Вопросов не было.
* * *
Ничего не изменилось. До Зимина дошли разговоры из соседних организаций о нем самом. Дескать, пришла в Учреждение новая метла — поиграет в начальство, успокоится. Он видел и купюры в паспортах, и улыбчивых начальников отделов, с особой тщательностью провожавших посетителей до двери. Получил он даже пару намеков на материальную помощь от ряда уважаемых людей.
«Не успокоюсь», — думал Зимин, улыбаясь про себя.
Он уволил своего заместителя, Марину Павловну Судак, устроив ей несложную провокацию. Простота, даже детская наивность, с которой она попалась на взятке, поразили Зимина. В тот же день она уволилась по собственному желанию, и Зимин не скрывал от коллектива причин решения.
На ее место заступил давний коллега Зимина Олег Кувашев, известный как человек спокойный, педантичный и к материальным ценностям до известной степени равнодушный. Он взял на себя контроль финансовой части, и Зимин установил ему неплохой оклад, чтобы удостовериться в полной лояльности.
Как-то вечером зашел к нему начальник службы безопасности Сапко и после сухого решения оперативных вопросов, вдруг заявил:
— Напрасно вы так с Мариной Павловной. Волчий билет ей сразу.
Сапко был похож на крестьянина южных степей, коренастый, чернобровый, с глазами темными, как кишмиш, с накинутым для посещения начальства форменным кителем поверх рубашки.
— А что вы, Михаил Анатольевич, сделали для того, чтобы этого не допустить? — спросил Зимин, демонстрируя умение выдерживать взгляд Сапко.
— Что сделал? — усмехнулся Сапко, разглаживая густые свои брови. — Что сделал? А что я сделаю? Всех под статью подвести?
— А вот это, Михаил Анатольевич, неконструктивно.
— Специалист она была хороший, — продолжал Сапко. — Профессиональный. Люди готовили вам бойкот.
— Бойкот?! — рассмеялся Зимин. — Вы серьезно? И что же?
— Передумали, — буркнул Сапко.
Зимин поймал себя на дурной привычке ломать костяшки пальцев, громко при этом щелкая. Несолидно. Он размял руки и занял их ежедневником, делая вид, что вспомнил о каком-то деле.
— Профессионал не может брать взятки. Точка.
— Ладно, — вздохнул Сапко, вставая. — С «Ореолом» я договорюсь. Вам в кабинет тоже камеру ставить?
— А как же. Полная прозрачность.
* * *
Зимин знал, что производит впечатление человека скучного и в понимании многих бездушного. Он казался нечутким, формальным, углубленным в себя и свои планы, и пользовался этим, чтобы незаметной тенью, отрешенным богомолом, проходить по коридорам и закуткам своего Учреждения и чувствовать пульс коллектива. Он раскопал секретный форум, где сотрудники госучреждений делились весьма откровенно печалями, и также завел пару информаторов из молодых работников, которые периодически докладывали ему настроения.
Говорили о рандомном правосудии. «Сцапал Маришу и шито крыто. Выслужился перед министерством, молодец». Зимин смеялся предсказуемости критиков, не способных просчитывать ситуацию на шаг, на два вперед. Тех, кто не видел за деревьями леса, искал во всем лишь привычных объяснений.
«Своего кореша привел в замы, помяните мое слово, сейчас потащит братьев-зятьев, проходили».
«Побесится да угомонится. Первый раз что ли?».
«Все деньги квартальные на камеры потратил. А смысл?».
Зимин поставил начальнику службы безопасности Сапко задачу проводить регулярные проверки с использованием подставных лиц, выделив на это некоторый бюджет, взятый из фонда канцелярии. Из него приплачивали «актерам», как их называл Сапко.
Первые результаты обнадеживали: было уволено еще три сотрудника разных отделов, пойманных с поличным. Специально нанятый человек в отделе безопасности целыми денями наблюдал за происходящим с помощью новой системы видеонаблюдения. Это вызвало недовольство.
— Извините, я теперь колготки поправить стесняюсь. Что мы, как в концлагере? — весьма резко высказала Зимину бухгалтер Иванова. — У нас вся отчетность есть, проверяйте, ищите. Мы с клиентами не работаем, у нас все там, в отчетах.
— Полная прозрачность, Света, полная прозрачность.
— В туалете еще надо камеру. Вдруг там тоже?..
Позитивные сдвиги Зимин заметил и по увеличившимся очередям, поскольку иссяк поток «блатных», которые обслуживались по ускоренной схеме. Возросла очередь недовольных к самому Зимину, и он без труда распознавал в визитерах тех, кто не смог преодолеть рубежи его обороны привычными методами и решил взять риторическим измором. Он терпеливо тратил время на посетителей, искавших в его глазах трещинки надежды.
— Ну очень срочно, поймите… Ну как-нибудь…
Во всех коридорах были развешены объявление с телефоном доверия для жалоб на любые попытки вымогательства или забюрокрачивание процесса. Люди оставляли сообщения, но в основном они касались частных случаев бумажной волокиты, разбираться в которых лично у Зимина не хватало времени.
После месячной неразберихи ситуация стала нормализоваться. Люди привыкли, очереди не выходили за рамки разумного, а поток недовольных пошел на спад — слухи о неподкупном начальнике распространялись быстро.
* * *
Еще через две недели по анонимному доносу Зимин узнал, что начальник службы безопасности Сапко организовал у него под носом коррупционную пирамиду. Проведя пару показательных порок, он закрепился на позиции реальной власти, к тому же, власти своей, понимающей. Людей он не обижал, рулил справедливо, а благодаря установленным Зиминым камерам контролировал почти все процессы Учреждения.
Бить предателя Зимин решил с размахом. Была разработана операция, даже целый спектакль, были установлены дополнительные камеры, были отвлекающие маневры и провокация. Сапко попался, прокуратура решала вопрос о возбуждении дела, оперативную видеозапись задержания показали по центральным каналам.
В кабинет министра Кожухова Зимин вошел твердый и прямой, а вышел такой же прямой, но уже не такой твердый. Тяжелый каток кожуховского номенклатурного веса придал Зимину ту прямость, которая отличает уложенную между двух стекол бабочку.
— Мало нам было одного скандала — ты второй организовал! — орал, не стесняясь присутствия секретаря, Кожухов. — Я тебе говорил — Э-ФФЕ-КТИ-ВНО! Эффективно! А ты что? Вынес сор из избы и сидишь, белоручка. А дерьмо за тобой там (он абстрактно повел головой, закрасив лысиной воображаемую окружность) кто разгребать будет? С Кемерово и Краснодара теперь на нас переключились, смотрят, радуются. Молодцы, отвлекли внимание.
— Что в вашем понимании эффективно? — призраком отозвался Зимин. Голос его заскоруз, треснул.
Кожухов выглядел еще хуже: желтые морщины разбороздили лицо, он осунулся, посерел, взгляд стал злее, тревожно блестели глаза.
— Эффективно — чтобы все работало. Работало! Не надо, понимаешь, вот этой твоей партизанщины. Без скандалов. Без шума. Тут подход нужен. С шашкой наголо я и сам могу. Знаешь, сколько тут таких Сатко… или как его?.. Сапко вертится? Что их теперь, всех сажать будем? Тоньше надо работать, Кирилл Маркович, тоньше.
— Так пусть все остается, как есть?
Министр сел, наклонился, и голос его забурлил из сомкнутых на лице ладоней.
— Ты мне не хами. Не хами, слышишь. Работать надо. Эффективность нужна. Но работать надо с пониманием сути, а не из пушки по воробьям лупить. Чего ты лично понесся в прокуратуру? Как это все выглядит? Ну что ты, не мог этого Садко приручить? Ну прищучил бы его разок, пригрозил, отстранил временно. В морду бы дал ему, и разговор. Да знаю я этих вертихвостов — они власть чувствуют, знают власть. Им нужно показать, кто хозяин. Не указики писать, а личным примером показать, кто есть власть. Ты понял? И главное, тоньше, тоньше работай.
* * *
Месяц длилось напряженной затишье. Несколько сотрудников уволились по собственному желанию. Когда их молчаливая делегация положила на стол Зимину четыре одинаковых заявления, он также молча их подписал.
Он получил несколько анонимных угроз, два раза его вызывали в прокуратуру по жалобе на незаконное увольнение, но он был готов к подобным тактикам.
Скованный позицией министерства, он продолжал начатое дело, стараясь ограничивать недовольство стенами Учреждения. Новый начальник службы безопасности, прошедший Чеченскую войну и знающий об армейской дисциплине, холодно и бесстрастно докладывал ему, и доклады копились бесконечной вереницей файлов. Новый начбез получил беспрецедентные полномочия, и на секретном форуме зашептались, что Зимин — гомосексуалист, а новый «сыскарь» — его любовник.
Зимин вызывал людей в кабинет, вел затяжные разговоры, которые нередко заканчивались вязкой паузой собеседника, осаженного резкой позицией Зимина. Но там, позади завесы недовольства, он чувствовал слом. Впервые за время его недолгого руководства люди начали осознавать реальность новой власти.
Начальник отдела кадров как-то заявил:
— Работа сложная, рутинная, ответственная. Оклады у нас сами знаете. Вот люди и находят приработки.
— Как, как, Николай Ильич, вы сказали? Приработки?
— Ну если объективно — то да.
— А вы готовы озвучить свою позицию перед телекамерами? Для одного 500 рублей приработок, а второй берет 500 тысяч за разрешение, а потом кто-то годами расследует, откуда ноги растут. А эта история с приставами? Сокрытие таких документов — это, извините, уже не приработок. Это преступление, и сколько бы вы не играли словами, оно останется преступлением.
— Так-то да, я не оправдываю. Я просто подноготную говорю. Работа сложная, рутинная. Надо решать вопросы зарплат радикально, иначе… Ну вы сами видите — вот, еще два заявления.
— Вот так просто, да? Денег больше захотелось? — Зимин глянул на бумаги. — Просто так повысим всем в три раза? Кто будет спонсором? — осадив себя, он заговорил спокойнее. — Зарплаты справедливы, я проверял. А если кому-то мало — добро пожаловать на рынок труда.
— Ну, понятно, — завис Николай Ильич, пока Зимин ставил подписи.
* * *
Слова начальника отдела кадров не прошли мимо внимания Зимина, и он развил бурную деятельность по созданию сектора коммерческих услуг. В коридорах появились автоматы с напитками, газетные стойки и отделы ксерокопирования. Прибыли, впрочем, они приносили не слишком много.
Разразился скандал с главным бухгалтером Марией Спуржак, на которую ветеран чеченской войны собрал порядочный компромат, уличив в левой работе и ряде сомнительных махинаций, в которых чувствовался чей-то интерес.
Во время финального разговора с главбушкой заместитель Зимина, Олег, неожиданно попросил опального бухгалтера оставить их наедине с начальником. Когда зареванная Спуржак вышла, Олег заявил:
— Ты понимаешь, что мы не можем ее отпустить?
Лицо его разукрасили белые пятна, и Зимин подумал, что не знает о каких-то белых пятнах его души.
— Отпустить? — посмотрел он с известной долей комичности поверх очков. — Отпустить? Я ее увольняю, а не отпускаю.
Олег глянул на камеру видеонаблюдения, и Зимину это показалось забавным. Зам подсел ближе:
— Кирилл Маркович, ты понимаешь, что на ней сейчас все держится?
— Кто тебе так извратил представления, Олег? Я тебя не узнаю.
Белые пятна на лице зама начали наливаться цветом, словно протек в них яд раздражения. От Зимина не ускользнула и эта деталь и снова позабавила его. Олег продолжал:
— Слушай, ты не занимаешься финансами напрямую, а я тебе скажу — у нас там… Ты пойми правильно, я не на тебя бочку качу…
— Еще бы.
— Я тебе просто говорю, что сейчас ответственность на нас. С бывших глав и замов не спросят — спросят с тебя. Давай смотреть на это, как на временную ситуацию, которая требует разрешения. Оставим Спуржак хотя бы до следующего финансового года. Без нее там черт ногу сломит.
— Оставим и что? Дадим карт-бланш? Заставим работать по-нашему? А ты слышал ее рассуждения? Сможет она работать по-нашему?
— Да пусть работает, как умеет, — голос Олег нагревался все больше. — Свое дело она знает на ять, немного левачит — да бог с ним, не о том сейчас думать надо, не о том. Ты пойми, она здесь все ходы выходы знает. Ну как тебе объяснить, не пойму? Вслух что ли сказать?
Он покосился на камеру.
— Я это так не оставлю, — заявил Зимин, но Спуржак все-таки оставил.
* * *
Зимин выплачивал премии из созданного им коммерческого фонда. После скепсиса, обескураженности и озлобления он заметил первые ростки доверия, которые смотрели на него с весенней осторожностью.
Сотрудники уходили, очереди росли. Зимин занялся активным хед-хантингом, переманивал кадры у соседей, раздражая некоторых коллег-начальников, сделал рейд по институам, привлекая молодых выпускников. Он установил четкие правила работы с посетителями. Кадровые бреши закрывались, очереди сдерживались, поток недовольных клиентов был разбит решетом кабинетов. «По какому вопросу? Это в 306».
Люди — что стволовые клетки, рассуждал Зимин. Есть те, кто уже переродился безвозвратно. А остальные держат нос по ветру. Не черные, не белые, а так — мигающие.
Подует с одной стороны — проявят все пакостное, да еще оправдают нужными мотивами. Их Зимин наслушался вдоволь: семья, больная дочь, кредиты, пенсии… Подует ветер обратно, и тут уже появляется в суждениях зрелость, словно что-то перещелкивает в голове.
Зимин уставал. Он не любил скоропалительных решений, но не терпел перестраховщиков. Он тратил на вопрос столько времени, сколько позволяли сутки за вычетом короткого сна, и принимал решение вне зависимости от того, дал ли внутренний голос полноценное добро. Когда ситуация в коллективе успокоилась, когда исчез ежедневный стрессовый допинг, он стал уставать еще сильнее.
Однажды к нему в кабинет пришли люди в штатском, показали корочки и потребовали выйти в холл, где шла бойкая торговля авторучками, газетами и напитками. Финансовая проверка длилась две недели и установила, что предпринимательская деятельность ведется с рядом существенных нарушений, а схемы расходования средств непрозрачны. Припомнили ему и фонд на «спецоперации», сформированный за счет средств канцелярии — эту очевидную оплошность Зимин объяснял некоторой своей неопытностью в первые недели работы.
Прямое вмешательство министра Кожухова избавило Зимина от дальнейших тяжб, но премиальный фонд его сильно пострадал. «Сдал тебя кто-то», — сказал Кожухов. — «И он не успокоится, так что не балуй там».
Зимин продолжал увольнять остатки несогласных, перерожденцев, не понявших и не принявших новую систему.
«Предложили место в управе», — говорил ему очередной беглец (крыса — называл его мысленно Зимин), и было понятно, что предложили не столько место, сколько возможности.
«Давишь прыщ, получаешь гнойник. Лечишь гнойник, получаешь гангрену», — думал Зимин.
Но незаменимых людей не было.
* * *
В первые дни нового года Зимин опять сидел в кабинете Кожухова. Министр, щеки которого неожиданно впали, образовав неровные тени, рассказывал полувеселую, полугрустную байку про одного общего знакомого. Зимин знал, что позвали его не за этим.
— Так я тебя не за этим позвал, — после паузы проговорил наконец очевидное Кожухов. — Ты наш мартовский разговор помнишь? Я говорил — нужна эффективность.
Спокойный отеческий тон министра навел Зимина на мысль, что он уже списан. В нем заклокотало.
— Сергей Геннадьевич, в качестве основного результата своей деятельности за 10 месяцев могу указать серьезный прогресс в области борьбы с разнообразными нарушениями…
— Прогресс… Прогресс, Кирилл, это когда есть результат и он задокументирован. А я что вижу? Вот, пачка жалоб, — он открыл папку и брезгливо придерживая листы, стал читать. — Утеряны документы гражданина Фролова… Регистрация не проведена в срок, установленный законодательством РФ… Так… Жалоба гражданки Семенюк… Хамское поведение сотрудника… Эти факты — тоже прогресс? Вот на ошибку в фамилии жалуются… Вот уже юридический вопрос… А вот застройщик на нас бочку катит, это как? А с финансовой отчетностью у тебя вообще швах. Ты кого там набрал, кухарок что ли?
Зимин хотел возразить сразу, но дождался конца списка. Министр продолжал цитировать жалобы.
— Это только за квартал, — подытожил он, отталкивая папку.
— Сергей Геннадьевич, коллектив обновился на 60%. Много неопытных людей — нужно дать время.
— Мы-то с тобой можем дать время, а люди приходят сегодня. Сколько им ждать? Год-два, пока твои обтешутся? Знакомец мой давеча жаловался — говорит, не решить у тебя ничего…
— Я же вам говорю: проведена большая работа насчет этих вот ваших «решить», — не смог скрыть сарказма Зимин.
— Не хами, — затвердел Кожухов и закашлялся. — Я тебе не про эти штучки… — голос его сипел. — Не хочешь решать, как все — реши по закону. Я тебе просто говорю — надо решать, а не оправдания изобретать. Кого ты там набрал? Студентов? Выпускников? Которые папки под жопу кладут, чтобы дальше видно было?
— Молодые кадры принимают мои правила, как должное. Потому и набрал.
— Вот как здорово! Принимают. Только не умеют ни хрена! — вспылил Кожухов, надолго закашлялся и, переведя дух, сделал три чеканные глотка. — Говорят, на места пригретые своих сажаешь: зам твой — давний знакомец, так? Вытащил бедолагу из госархива? И что за методы у тебя гестаповские? Слежки эти, допросы? Ты кто у нас — следственный комитет?
— А как иначе обеспечить дисциплину?
— Так иначе. Это люди. Живые люди. Гнать нужно остолопов, а люди слова понимают. Они, поди, на карман ложут не от хорошей жизни. Дети небось у всех, пенсия на горизонте, вот и ложут… Кладут, — поправился министр. — Мне твоя служба уже поперек глотки, ей богу. Развалил ты дело, Кирилл Маркович, вот не обижайся — развалил. Я тебе сколько раз говорил: тоньше надо, без шума. Мне эта твоя дисциплина нахрен не нужна, когда в Москве каждый день цифрами в нос тычут. Я что им про твои увольнения рассказывать должен? Ты мне цифры обеспечь, а дисциплина подтянется. А то, видишь, расселся тут, полководец великий, а показатели в третьем квартале — ни в какие ворота.
— Тогда прошу освободить меня от должности.
— Вот ты какой шустрый. И освобожу.
— Я настаиваю. У меня впечатление, что с таким подходом, Сергей Геннадьевич, мы никогда не изживем коррупцию…
— Ты цыц! На людях не ляпни. Скажешь потом, Кожухов коррупцию покрывает.
Он задержал дыхание, жадно глотнул и продолжил сдавленно:
— Недолго мне осталось, видишь? Все, отпрыгался. В легких метастазы нашли, месяца четыре-пять. Не операбельно.
Зимин растерялся.
— Простите, Сергей Геннадьевич, не знал…
— Да цыц, — махнул рукой тот. — Я тебе не к тому сказал. Не операбельно, понимаешь? Коррупция — что рак. Она не здесь, не там. Она везде. В каждой клетке. А ты ножом сечешь, тело кромсаешь. Нельзя так. Мне сейчас не до политесу — я бы руками своими наполедок тут некоторых передушил, вот ей богу. Да только бесполезно. Тут подход нужен, а не шашкой махать.
Зимин подошел к столу. Листок бумаги лег расплывчатым пятном. Стукнула тяжелая ручка.
— Человек ты сам по себе неплохой, — бубнил под нос Кожухов. — Могу тебя в один банк пристроить, там что-то вроде тебя нужно…
Он встряхнул листок, пробежался глазами и сказал на прощанье:
— В пятницу позвони. Насчет банка скажу.