Автор: Эдуард Белкин (Аяврик)
Вы когда-нибудь пробовали шашлык по-фински? Нет? Вам повезло.
Шашлык по-фински это… Это примерно как драники по-монгольски. Хачапури по-чукотски. Суши по-русски. В общем, вкусное по определению, но совершенно несъедобное по исполнению блюдо. Вероятно, в Финляндии понятия не имеют о кавказской кухне, и в субботу не тащатся на природу с мангалами, водкой и мешками угля. Я допускаю, что финны вполне обходятся на уик-энд какой-нибудь хернероккой, с аппетитом заедая её свежим паннукакку, но гастрономический минимализм — это не для нас. Дорвавшись после голодных восьмидесятых до продуктового изобилия, мы съедаем мяса в виде шашлыков столько же, сколько Грузия, Армения и Азербайджан вместе взятые за всё время их существования, а шашлычных экспертов среди россиян гораздо больше, чем суммарное население этих стран вместе с эмигрантами. Поэтому каждый уважающий себя россиянин возит в багажнике джентльменский комплект из складного мангала, десятка шампуров и мешка с углём. Я не исключение. А что, хорошая традиция — встретил друга, купил мяса, и — в лес, на озеро, на дачу. Даже без спиртного, что конечно же слегка нарушает протокол неформального общения, но ничуть не умаляет прелестей романтики и вкуса сочного, обжигающего, только что с углей ароматного мяса.
Почему именно по-фински? Сейчас расскажу.
Был у меня однажды такой печальный опыт. В Мурманской области, где-то за Кандалакшей (там рядом бывшая финская территория, и соответственно, много бывших финнов. То есть, финны-то они настоящие, но уже не финские, а наши, отечественные), зашёл я в придорожное кафе. Места там глухие, проезжего люда немного, и ассортимент богатством выбора не блистал. В таких местах лучше не рисковать нормальным пищеварением и желательно употреблять внутрь незамысловатые блюда с гарантией относительной свежести. Таковым я посчитал означенный в меню “шашлык порционный“, который мне и принесли через пару минут. Слегка насторожила скорость приготовления, и я вспомнил, что мангала, — этого неизменного атрибута всех дорожных забегаловок – я поблизости не заметил. Вторым звоночком был необычный вид продукта – идеально ровные кубики мяса, слегка обугленные по краям. В общем, это был варёная свинина, нарезанная на кусочки, нанизанная на шампур и обожжённая, — не удивлюсь, если на паяльной лампе.
Местный шеф-повар, — колоритная финка-толстушка в грязном фартуке, — растолковала мне, что в сыром мясе много личинок всяких паразитов, поэтому его нужно обязательно варить; и что ей непонятны мои претензии, ведь даже из Алакуртти к ней специально приезжают “покюшят щащликк”. Я сперва пожалел жителей неведомого мне Алакуртти, не знающих вкуса шашлыка, а потом я за них порадовался, — ведь окажись на моём месте горячий джигит, то неминуемо случился бы локальный газават по поводу оскорбления национального кавказского символа.
Но сегодня всё будет по-другому, по-настоящему. За мангалом будет сам маэстро — Юрка Восканян, — да вы его знаете. Этот шашлык он мне пообещал ещё в прошлом году на день рождения; так и сказал: ”Эдик-джан, я лично для тебя ТАКОЙ шашлык сделаю… ” — но не срослось. Вроде почти год прошёл, можно бы и забыть из вежливости, но чтобы добровольно отказаться от удовольствия отведать Юркиного шашлыка? Извините, такие долги не прощаются.
Вообще в нашем коллективе Юрка – самая популярная личность, особенно летом. Стоит ему оказаться в любом из наших многочисленных филиалов, как тут же появляется делегация от приехавших ранее водителей:
— Юра-джан, наше тебе почтение! Давненько шашлыков твоих не едали, надо бы уважить общественность…
Юрка вяло отбрыкивается – запаску новую сделал, поставить некогда; на что общественность добродушно похлопывает его по плечу: мол, не печалься, ступай себе с Богом, будет тебе новое коры… тьфу, новая запаска. Тут же собираются деньги, вызывается тачка, если до магазина далеко. Ещё и носильщика выделят, если народу много. В общем, понятно, что почётное звание “Юрка-шашлычник” за просто так не даётся.
. В этот раз наша встреча неизбежна, — Юрка идёт из Петрозаводска в Мурманск, а я ему навстречу Мурманск – Москва. Местом рандеву выбрали небольшую стоянку в районе Полярных Зорь: во-первых, она построена недавно и её ещё не успели загадить, во-вторых – отсюда открывается изумительный вид, а в-третьих – здесь работает сотовая связь. Ну и в-четвёртых – это недалеко от того кафе, где меня пытались накормить чухонским суррогатом, поэтому подкорректировать карму этого места было бы не лишним.
Ещё вчера Юрка мне сообщил, что купил мясо, овощи и прочие компоненты, сегодня замаринует и примерно к полуночи будет уже на месте. Я тоже времени не терял: собрал мангал, насыпал уголь, наточил шампуры… И уселся на скамеечку, чтобы как следует приобщиться к природе.
А приобщаться было к чему.
Во-первых, небо. В Заполярье оно совсем не такое, как в средней полосе. Мы привыкли к ярко-голубому, почти ультрамарину в летний солнечный день. Но здесь небу не хватает красок, и оно выглядит даже не бледным или бесцветным, а скорее полупрозрачным с фиолетовым оттенком; сквозь него иногда угадываются звёзды.
Во-вторых, солнце. С ним всегда путаница, пока не привыкнешь. На часах – 0.15 местного, а оно висит себе. Не в зените, конечно, а примерно как у нас в январский полдень, и что совсем сбивает с толку – на севере. Можно даже представить себя чилийцем или аргентинцем, — ну кто ещё может увидеть солнце, повернувшись задом к югу? Ну разве что южноафриканцы с австралийцами. Так что в выражении “солнечная ночь” нет никакого противоречия. По крайней мере, в Заполярье.
Ну и в-третьих, то что под солнцем.
Мелкие, крупные, огромные и просто гигантские валуны, увязшие в густом брусничнике, греют под нежарким солнцем покатые, в разноцветной мозаике лишайников, корявые спины. Они лежали здесь миллион лет, и будут лежать ещё столько же, отражаясь вместе с облаками в маленьком озерке, неглубоком, с каменистым дном под хрустальным зеркалом воды, с мелким северным камышом повдоль берега и запоздало желтеющими одуванчиками в редкой осоке. От дороги по склону, стыдливо прикрывая каменный кавардак зелёным подолом, сбегает ивовая рощица и, стороной обогнув озерцо, прячется за ближней скалистой грядой.
Напротив, через дорогу — ещё озеро, но уже не трогательно-миниатюрная камышовая лужица среди камней, а елово-пихтовое, горно-скалистое, сурово-холодное явление северной Природы. Может быть, не редкость в этих краях, но сейчас – полный штиль. Ни ряби, ни морщинки на бесконечной глади, словно время остановилось, зажатое в серых каменных берегах. Слепяще-белые вершины Хибинских гор отражаются в этом исполинском зеркале без малейших искажений, и если долго смотреть в одну точку, то становится непонятно, — где отражение, а где оригинал. Называется озеро красиво и загадочно – Имандра, с ударением на первый слог. Вы только вслушайтесь в эти звуки – ИМАНДРА… Чем-то древним, первобытно-доисторическим веет от этого названия. Если по дороге не шумят машины, а небо не чертят самолёты, то можно легко представить, как вон по той низинке на водопой приходит стадо лохматых мамонтов с мамонтятами. Люди в звериных шкурах и с короткими копьями осторожно крадутся в кустарнике, окружая будущую добычу … В общем, отрешившись от реальности, можно нафантазировать чёрт знает что, а потом списать эти глюки на последствия кислородного отравления.
Вырвавшись из привычной, но осточертевшей городской суеты и глядя на эту первозданность, на снеговые вершины далёких Хибин, на прозрачное заполярное небо — только теперь начинаешь осознавать, насколько ты был обделён. Лишь вдохнув полной грудью, впитав вместе с воздухом запахи трав и тёплой берёзовой коры, дух озёрной воды и пихтовый смолистый аромат, — понимаешь, чего тебе всегда так не хватало. И когда становишься лёгким, почти невесомым, и уже готов взлететь… — всегда, всякий раз какая-то посторонняя мелочь — звонок мобильника, автомобильный гудок, далёкий выстрел, — как натянувшийся поводок, как писк арестантского браслета, — рушит это хрупкое ощущение волшебности, рвёт тонкую паутинку возникшего было единения… Остаётся лишь горькое понимание, что никогда тебе не пересечь эту незримую границу, не вернуться в ту колыбель жизни, в квинтэссенцию сути, откуда вышли твои далёкие предки и куда для тебя дорога заказана навсегда. Ты можешь прикоснуться к Природе, и даже окунуться в неё; но раствориться в ней, стать её частью тебе уже не дано. Для этого ты слишком примитивен, беден духом и немощен телом; ты отравлен цивилизацией, источен ненасытным червём алчности и высокомерия, и ты отторгнут Природой, как инородное тело, как трухлявый плод, как самое слабое звено…
Так и есть – задрожал, заворочался в кармане сотовый, моментально выдернув меня из состояния рефлексии. Юрка.
— Эдик-джан, я уже рядом. Поджигай!
Уголь хороший, не крупный и не мелкий – в самый раз. Парафиновое пламя нежно щекочет каждый уголёк, пробуждая в нём накопленную за долгие годы огненную силу. Вот уже замерцали робкие искорки, заалели под белёсым налётом пепла первые угольки; ещё немного – и можно начинать. Со стороны Питера, там, где серая лента асфальта сбегает меж лесистых холмов, уже мчится, сверкая отражённым солнцем, Юркина “Скания”…
Чревоугодие – грех тяжкий, но слаб человек, а искушение велико. Когда на мангале, исходя соком румянятся огромные, с ладонь величиной ломти мяса, а запах стоит на всю Мурманскую область – тут уже не до библейских принципов, здесь царят рефлексы. А когда Юрка бросил на угли пригоршню каких-то опилок и вокруг мангала разлился потрясающий вишнёво-яблочный духан, я вообще отошёл в сторонку, и давился слюной в одиночестве.
— Эдик-джан, ты поможешь товарищу, или так и будешь отлынивать? – Юрка протянул мне шампур, на котором дымились и топорщились обгорелой шкуркой четыре небольшие помидорки.
Нет, отлынивать я не буду, тем более что моя помощь приближает сладостный миг грехопадения. Я знал, что делать. Сначала очистить томатки от шкурки, затем продавить их через большое ситечко в маленькую чеплашку. Потом Юрка добавит в томатное пюре аджики из своей заветной баночки, и выжмет туда же пол-лимона. Вкуснее я в жизни не пробовал. А если к авторскому соусу присовокупить граммов по сто из холодильника да в запотевшей бутылочке…
Мы так и сделали.
…Нет, всё-таки вечер в природе нужен. Когда солнце уже закатилось, но небо на западе ещё не погасло, когда призрачный туман слоится над озёрной гладью, подсознание проводит экспертизу прошедшего дня. Всё, что случилось с тобой с утра до позднего вечера, фиксируется и анализируется, а в итоге – оценка в виде настроения. Но, видимо, вечер – понятие субъективное, и не дождавшись заката, моё жизнеощущение установилось на отметке “удовлетворённо-ленивое”.
— Перед Кемью опять медведи бегают, — прикурив сигарету, Юрка поёрзал на лавочке, устраиваясь поудобнее. — Видать, те самые.
Те самые – это про которых я ему вчера рассказывал, чтобы не шлялся по лесу. Два дня мамка с медвежатами гуляла по городу; насилу выгнали. Местные, как правило, с головой дружат, но всякие безмозглые туристы, охочие до экзотики, норовят медвежат покормить – “Они же такие хорошенькие!”; те вырастут, и будут вдоль дороги шастать, и пирожка с картошкой ему уже маловато будет, ему мясо подавай. Вот тебе и шутка – зайдёшь в лес пописать, встретишь медведя, заодно и… облегчишься перед смертью. Если в Архангельской области и Вологодчине на дорогах установлены знаки “Внимание, лоси!”, то здесь впору писать то же самое про медведей. Многие из наших, позарившись на грибные места, едва не натыкались на мишек. Да и мне однажды повезло с ними не встретиться, метров на сто разминулись.
— Ну да, шашлык твой учуяли, теперь сюда бегут.
— Поздно. Мы скажем, что всё уже съели, — зевнул Юрка.
Посуду решили оставить на завтра. Вместе с чаепитием.
Утро (или уже день?) оказалось таким же, как и ночь. Солнце поднялось повыше, сдвинулось к югу и слегка припекало. Юрка уже гремел чайником, заваривая чай. Конечно же, по древнему армянскому рецепту. Есть после вчерашнего обжорства не хотелось, хотя два кусманища жареного мяса ещё оставались в холодильнике. Прихватив пачку печенья, я вылез из кабины.
— Бари луйс*, Юра-джан! – я специально выучил несколько слов, чтобы иногда подразнить товарища. Забавно наблюдать, как совершенно не знающий армянского армянин соображает, чем ответить на армянское приветствие.
* Добрый день! (арм).
— Подумаешь, умник нашёлся, — проворчал Юрка. – Сейчас посмотрим, как ты посуду мыть умеешь.
До маленького озера всего-то метров пятьдесят, но напрямик по каменюкам скакать неудобно и мы напетляли раза в два больше. Подошвы хрустко проминали белёсый мох, лакированные листья брусничника цеплялись за ноги. Через полтора-два месяца здесь столько брусники будет, что тёмно-зелёный ковёр покраснеет от ягод. А ещё в этих краях есть малина, черника, голубика, морошка, ближе к морозам – клюква… И кто-то смеет утверждать, что северная природа скудна и убога?
Озерцо, окружённое живописными булыжниками, оказалось проточным, со дна слабенько пробивался родник. С сожалением слегка загадили водоём моющим средством, зато посуда стала несравненно чище. Юрка, поудобней ухватив свой кухонный сервиз, шагнул было к дороге, но тут же рухнул обратно за камень; пластиковые тарелки посыпались рядом.
— Ложись! Быстро! – он с силой потянул меня за штанину, и мне пришлось присесть. Юрка вжался спиной в камень и выпучив глаза, шёпотом добавил, — Там медведи…
Я ему сразу поверил. Несмотря на все его достоинства, актёр из Юрки никакой, так талантливо сыграть испуг он не способен; да и не в его духе подобные шутки.
— Далеко? – деловито поинтересовался я.
— Метров пятьдесят, чуть правее, в кустах… осторожнее, не высовывайся!
Я и не собирался высовываться. Просунув голову между камнями, приподнялся повыше, шаря взглядом в обозначенном Юркой секторе. Вон они. Две рыжевато-бурые задницы, неуклюже покачиваясь, двигались в полупрозрачном ивняке. Для взрослых медведей мелковаты, скорее, из прошлогоднего помёта; значит, где-то недалеко должна быть мамка. Мне стало неуютно. Юркина голова торчала рядом, и судя по закушенной губе, он тоже был не в восторге. Надо было что-то думать.
До стоянки метров пятьдесят; возвращаться к дороге прежним маршрутом – значит пройти от опасного семейства метрах в тридцати. Можно уйти в противоположную от медведей сторону, но подняться по каменному откосу будет проблематично. Если бдительная маман смотрит из глубины зарослей в нашу сторону, то нас, крадущихся между булыжниками, она обязательно заметит. Быстро побежать — тоже не вариант; я почему-то уверен, что медведи по камням бегают быстрее, чем мы по асфальту. Оставалось ждать; не вечно же они будут пастись в этих зарослях. Кстати, что они там так увлечённо жуют, не зелёную же бруснику? При мыслях о еде вспомнились остатки шашлыка в холодильнике, в желудке заурчало — с перепугу, что ли?
Собственно, страха как такового не было, скорее бессильное отчаяние, словно у путешественника на острове каннибалов; съедят почти наверняка, весь вопрос – когда. Вот захотят медведи жажду утолить, придут к водопою, а тут – сюрприз. Вот радости-то будет: ”Привет, Обед! Здравствуй, Ужин! Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! ” Интересно, кого первого съедят, меня или Юрку? Поделился с товарищем этой мыслью, и получил ехидный ответ:
— Ты, Эдик-джан, посочнее, да и порция побольше. Пока ты будешь принимать участие в трапезе, я добегу до машины и вызову спасателей.
Ну да, согласен, мой друг худощав и выглядит не очень аппетитно, зато от него вкусно пахнет шашлыком. Юрка, вероятно, подумал о том же; он облизал указательный палец и поднял его вверх – ветер проверить. Дерсу Узала, блин…
— Ты, Юра-джан, лучше средний палец подними. Мамка придёт посмотреть, кто ей тут “фак” показывает, и пока она будет бить тебе морду, я успею убежать.
Отомстил… Юрка покосился на меня, но промолчал. Наверное, тоже понял, что лучше говорить всякие глупости, чем их делать. Видимо, таким манером организм в стрессовых ситуациях защищает психику от перегрузок. Не каждый же день в плену у медведей бываем.
Наверное, больше часа мы сидели в своём убежище. Наконец Юрка отвлёкся от наблюдения и подполз ко мне:
— Вроде ушли… Ну что, мой вкусный друг, поползли? Не до ночи же здесь сидеть…
Я по-честному разделил шампуры пополам; всё лучше, чем вообще без оружия.
— Спасибо! – расстрогался друг, — Если что, самое уязвимое место – это глаза.
Я живо представил медведицу с шампурами вместо глаз, и ползти куда-то расхотелось. Мелькнув между камнями диковинной ящерицей, Юрка исчез; оставаться одному не было никакого желания, и я, как матёрый диверсант, запыхтел следом. Сверху, с дороги мы, наверное, представляли собой забавное зрелище, но нам, рискующим за любым камнем упереться в лохматое медвежье брюхо, было не до смеха. Добрались где ползком, где перебежками, но без приключений.
Первым делом – покурить. Организм, измученный стрессом, звенел нервами и требовал никотина. Две сигареты за несколько затяжек слегка заглушили звон и успокоили мандраж. Юрка выглядел невозмутимым (стальные нервы у человека!), лишь сигарета в пальцах слегка подрагивала. Он обеспокоенно поглядывал вниз, на рощицу, где ещё час назад бродили кровожадные чудовища. В рощице, по крайней мере в ближней её части, никого не было.
— Ты знаешь, Юра-джан, давно хочу тебе сказать – твой шашлык я буду помнить до самой смерти, — без тени сарказма признался я.
— Да, такое трудно забыть, — растерянно отозвался Юрка, и тут же в отчаянии схватился за голову. – Апатиты хибины мать!!! Кандалакша мончегорская!!
Надо заметить, что Юрка никогда не матерится в привычном для нас понимании; со свойственной ему интеллигентностью он в необходимых случаях применяет настолько оригинальные словесные конструкции из подручных терминов, что его оппонент мгновенно забывает о сути конфликта. На сей раз момент креативности упирался в местную топонимику. Я понял – случилось нечто непоправимое.
— Посуда! Посуда там осталась!!
Точно. Осталась. Я вспомнил, что этот комплект пластиковых мисочек-тарелочек и разновеликих тазиков с крышками ему подарило руководство “за активное участие в подготовке празднования юбилея предприятия”. Проще говоря, все пили водку, кушали шашлык, а Юрка весь день потел у мангала. Подарок, конечно, очень удобный и потому ценный, но идти обратно к медведям в пасть? Я лично куплю точно такой же, или даже лучше, и подарю товарищу. Об этом я и сказал Юрке, но тот был непреклонен.
— Ну посмотри внимательно, ну залезь на фуру, — нет никого, все ушли! – доказывал он мне. – А ты, если сомневаешься, сиди здесь и наблюдай. Если что – посигналишь.
Я, подумав, согласился. Кто-то должен мониторить ситуацию и прийти на помощь, если потребуется. На всякий случай приготовил лопату и огнетушитель. Юрка взял свой любимый двадцатисантиметровый тесак.
Сосредоточившись на наблюдении, я даже не заметил, как нечто появилось возле машины, и вздрогнул, когда рядом кто-то закашлялся. Я обернулся.
Да, народец здесь, конечно, самобытный…
Выцветшая брезентовая куртка с нашитой по рукавам бахромой, (по индейской моде времён Гойко Митича), курчавые лохмы с проседью, повязанные пёстрой ленточкой вокруг головы (пера не хватает) — вылитый Чингачгук. Но стоптанные кирзачи, армейский вещмешок и сивая бородёнка врастопырку выдавали бывалого партизана. К тому же вместо древнего винчестера на его плече болталась обшарпанная, но вполне современная “Сайга”. Индейский партизан смотрел, как Юрка, то и дело озираясь и вытягивая шею, пробирался к месту нашего недавнего заточения.
— Пошто ён пугливой такой? – поинтересовался Чингачгук, безудержно окая.
— Медвежат в этих кустах недавно видели, — сообщил я, надеясь, что Чингачгук сейчас же схватится за оружие. – Двоих.
— Эвона как… — он задумчиво поскрёб бородёнку, потом тихонько свистнул. Через секунду откуда-то из-под машины появилась крупная белая лайка, и уселась перед хозяином, преданно заглядывая ему в глаза. Партизанский вождь, махнув рукой в сторону рощицы, что-то коротко сказал; пёс, мне показалось, даже кивнул, и умчался, белым мячиком прыгая по камням. Я забеспокоился: если медвежье семейство ещё там, то неизвестно, куда их выгонит собака, вдруг на ничего не подозревающего Юрку? Опять же, будь ты хоть трижды охотничья лайка, но со взрослой медведицей, да ещё при медвежатах, никакая собака в одиночку не справится. В общем, я ничего не понимал, а партизан тем временем снял с плеча карабин, поставил его к скамейке, и достав из котомки мятую пачку ”Пегаса”, уселся курить, отвернувшись от солнца и нимало не заботясь тем, что сейчас должно было произойти. Юрка уже добрался до озерка, и исчез за камнями.
До рези в глазах всматривался я в зелёную пелену кустарника, где скрылась собака; я ожидал услышать звериный рёв, истеричный лай, истошный визг умирающей собаки… Я выпрыгнул из кабины, не в силах вынести эти минуты ожидания, растянувшиеся в бесконечные часы… Партизан, воткнув вонючую “пегасину” в мундштук, беззаботно пытался пускать колечки. Я понял – если с Юркой что-то случится, я его убью. Нет, сначала медведицу, потом – его.
И тут я увидел… Сначала я подумал, что мне показалось: справа, где ивняк почти вплотную подходит к дороге, по обочине бегут те самые два медвежонка, а сзади неспешной трусцой их нагоняет белая лайка… Нет, не может быть… это не медведи! Звериная кавалькада приблизилась… Мама дорогая, это ж… это же овцы! Самые настоящие овцы, — гнедые, или каурые, или чёрт знает какой масти, но не медведи!
Я глянул вниз: Юрка уже собрал свои тазики и не спеша возвращался.
Юрка! Спасён! Нет никаких медведей! Я запрыгнул в кабину, нажал на сигнал… Мощный рёв спаренной “воздушки” вспорол тишину, — и только потом до меня дошло, что я натворил.
Даже не оглянувшись, Юрка швырнул назад свой многострадальный сервиз, и рванул с такой скоростью, что я понял, — никакому медведю его никогда не догнать. Он не прыгал по камням, а летел над ними, едва касаясь; он сдёрнул с себя мастерку, швырнул её назад; следом полетела футболка… Залетев на стоянку взмыленным Тарзаном, Юрка увидел весь зоопарк в сборе… и всё понял. Он обессилено рухнул на скамейку, и, задыхаясь, простонал:
— Ещё одно такое приключение – и я сдохну.
Я был бесконечно виноват, — не подумал, что снизу не увидеть ни овец с собакой, ни партизанского индейца; и о том, что мой сигнал может быть неправильно понят, тоже не подумал. Я оперативно притащил холодную минералку и сигареты. На этот раз Юрку пробрало – полторашка с водой не держалась в руках, пальцы с сигаретой ходили ходуном. Да-а, годичную норму адреналина он сегодня получил. Но мне не давал покоя один вопрос.
— Слышь, Юр… Ты зачем раздеваться-то начал?
Я пожалел товарища и не стал озвучивать тему секса с медведицей. Юрка коротко глянул на меня и оценил.
— Я где-то читал, что у медведей слабое зрение, но отличное обоняние. Если кинуть ему какую-нибудь вещь, то он остановится, чтобы её обнюхать. Говорят, так можно убежать…
Ага, понял. Если идёшь в медвежий лес, то бери с собой весь гардероб. Будешь кидать по одной шмотке – есть надежда добежать до дома. У женщин в этом плане шансов гора-аздо больше…
Партизан, всё это время сидевший молча, затушил сигарету, продул мундштук, и вытянув худую шею, с преувеличенным интересом заглянул Юрке за спину. Потом демонстративно отодвинулся, и сморщив брезгливую мину, помахал ладонью возле носа:
— Ты, паря… вдругорядь медведя’-то встренёшь… ты портками в яво кидай… Враз убегёт, – и мелко затрясся, скаля в улыбке жёлтые зубы.
Н-да… Суровый край — суровый юмор. Челябинские мужики и то добрее…
Юрка сердито зыркнул на него, и пожав плечами, отвернулся.
— Возвертаться надоть… — Партизан приспособил на плечи котомку, взял карабин. – Ну, прощевайте…
Он легко поднялся со скамейки, беззлобно пнул ближайшую овцу в кудрявый зад:
— Пшшла… волчья пожива, шлёнда проклятушшая… — потом оглянулся на Юрку и покрутил башкой, — Хехх… тхуристы…
Было ясно, что назавтра анекдот про двух городских, страдающих овцебоязнью, разойдётся по всей округе.
Лайка, покусывая овец за шерстистые ляжки, погнала их по обочине. Светло-шоколадного цвета, круглобокие, с густой волнистой шерстью и плоскими хвостами-нашлёпками, они и впрямь были похожи на медвежат.
Уже сложив манатки и собравшись в путь, Юрка, смущаясь, подошёл ко мне.
— Ты это… Всем не рассказывай… Будут потом ржать, как кони. За ними же медведи не бегали…
Я хотел возразить, что за ним тоже никто не гнался, но промолчал. И так парень натерпелся.
Красная “Скания” выползла со стоянки, и посвистывая турбиной, скрылась за лесистыми сопками.
Цтесутйун, ахперс! Хаджох!**
** До свидания, друг! Удачи! (арм).
Я никому ничего не рассказал. Ни в этот день, ни на следующий. Лишь только приехав в Москву и пресытившись бородатыми анекдотами, я поведал всем эту жуткую историю.
Юрка ничуть не обиделся, — я ж говорю – отличный парень. Помимо бешеной популярности он приобрёл ещё и брутальное прозвище : “Юрка — медвежатник”. А это, согласитесь, звучит гораздо лучше, чем какой-то там “шашлычник”.