Попутчик

Автор: Эдуард Белкин (Аяврик)

— Да ты счастья своего не понимаешь! Да это же мечта — вырваться из душного мегаполиса, проехать по экологически чистому чернозёмью, подышать первозданным кислородом, а не пылью вонючей федералки; попить настящего парного молока, в конце концов, а не эмульсию подозрительного состава… Воронеж — это край лесов, полей, садов,… э-э-э…

— Огородов. — подсказал я.

— …Огородов!.. А какие там девушки!.. М-м-м…— Серёга мечтательно закатил глаза, поводил руками, оглаживая бёдра воображаемой воронежской девушки.

— Серый, ну ты же обещал…

— Обещал! И обещание выполняю! — Серёга моментально забыл про девушку и посмотрел на меня жалобно. — Ну некого мне сейчас туда послать. Поедешь ты в свой Питер. Но через Воронеж.Туда — комбикорм, а оттуда — пиво.

Я материл про себя так не вовремя возникшего клиента. Там что, поближе комбикорма не нашли? Всесоюзная житница, млин… Уже пообещал Юрке Восканяну, что я после отпуска встаю на питерский график, и мы едем на Свирь порыбачить; уже договорились с местными логистами, и вдруг такой облом… Успеть, в принципе, можно, если погрузка-разгрузка не затянутся, но это такая лотерея… Нет, Серёгу обижать нельзя, он мужик правильный, помогает в меру возможностей, руководству не стучит — сам проблемы решает, старший логист как-никак.

— Ладно, уболтал, чёрт языкастый. Тебе бы в турагентстве путёвками банчить, папуасов в тундру отправлять…

— Шикардос! — тут же обрадовался Серёга. — А я, в свою очередь, торжественно обещаю максимально ускорить процесс, так что успеете вы на свою рыбалку!

Во, блин… А он-то откуда про рыбалку знает? Хотя… мужицкий коллектив ещё хуже бабского. Досада, видимо, так явно отразилась на моём лице, что Серый, ухмыльнувшись, поднял указательный палец и голосом Броневого поучительно произнёс:

— Что знают двое — знает и свинья!

Папаша Мюллер, млин. Развели тут гестапо, понимаешь… Это тем более забавно, что Серёгина фамилия — Мельник. И все мы у него под колпаком…

*****

Воронежское село под названием Сырой Бор нашлось на удивление быстро. Свежая асфальтовая «шоссейка» привела меня к сыроборскому сельсовету. Ферма оказалась свинячьей, и убойный навозный дух, пронзаемый мириадами мух, вольготно плавал по всей округе. И кто там совращал меня парным молочком да первозданным кислородом? Надо будет претензию выставить. Двое жилистых аборигенов на бортовом тракторишке довольно шустро перевозили мешки на склад. Стимул за ударный труд явно дожидался их дома, и мужички торопились.

— Так тебе, гришь, на Воронеж надо? — Почёсывая лысину, спросил один. — Так это, по шоссейке дальше езжай, проедешь Синцово, Замостье, потом хутор мельничный, а в Куклино как заедешь, сразу налево сворачивай. Там грейдер хороший, что твой асфальт. Аккурат засветло на трассу и выйдешь.

Подошёл второй, угрюмый.

— Не надо ему туда. Вдруг поворот проскочит и в Яшкину пустошь уедет, на Иванов-то день… Лучше вернуться ему, спокойней будет.

Оба посмурнели, потом первый замахал руками:

— Да чего он проскочит-то? Малой, что ли? — Потом, обратившись ко мне, добавил:

— Ты вот чего… Ежли тебе быстрей надо, ехай, как я сказал. Все так ездят. До Куклино — и на грейдер. Там дорога прямая.

Мужички что-то недоговаривали, но я не стал их пытать. Мне надо было быстрей.

Аборигены, усевшись в трактор, затарахтели обратно в посёлок, и через шум мотора я скорей угадал, чем услышал крик угрюмого:

— Прямо не вздумай! Пропадёшь!

*****

За деревней Синцово цивилизация кончилась. Вместе с хорошей дорогой. Зато начался дождь. Откуда-то неожиданно подкралась зловещая туча, наполнив округу влажным шорохом и серыми неясными тенями. Чёрные лужи в оспинах капель прятали под собой дорожные ямы, куда с грохотом влетали колёса…. Незнакомая дорога, узкая и колдобистая, с неясными ориентирами, да ещё в такую погоду — хуже не бывает… И слева, и справа громадились мрачные древние липы, заслоняя собой деревенские постройки. Замостье это или какой-то там хутор? Указателя с названием населённого пункта я не заметил; может, его и вовсе не было. Местным они без надобности, а чужие здесь, вдали от трассы не особо шастают. Где искать тот кишлак, в котором нужно повернуть на грейдер, я понятия не имел. Спросить бы у кого, но в мокрых сумерках не было видно ни единого огонька, не говоря уже о прохожих. Постапокалипсис, мля…

Беззаботное настроение куда-то пропало, будто смытое угрюмым дождём. Деревня вроде уже кончилась, справа за деревьями мутно замаячило небольшое белёсое строение, похожее на часовню. Часовня и есть, вон и кладбище за ней виднеется… Очень, знаете ли, жизнеутверждающая картина в данной ситуации. Я прибавил было газу, но уже в следующую секунду изо всех сил давил педаль тормоза. Передо мной на дороге стояла чёрная человеческая фигура. Я не умер от страха и неожиданности лишь потому, что сразу опознал чёрного человека. Это был священник, в рясе и клобуке, с подстриженной чёрной бородой и с толстенной серебряной цепурой на шее. Он не сделал даже попытки убраться с пути грузовика, лишь выставил вперёд ладони в останавливающем жесте. Бессмертный, мля… В других обстоятельствах всякий лезущий под колёса узнал бы о себе много интересного, но сейчас я был рад любой живой душе. Кроме того, я уже имел опыт общения с представителями духовенства, как попутчики они меня вполне устраивали, поэтому я решил не обострять.

Пассажирская дверь открылась, впуская шум ливня и водяные брызги, следом в проёме показалась немаленькая фигура священника. Не сказать, что он промок насквозь, но с рясы всё же капало. На подоле и рукавах виднелись жёлтые разводы глины. Поди, с отпевания возвращается, на работе задержался.

— О, да у тебя здесь как во дворце, — одобрительно пробасил он. — Я ковёр подниму, чтоб не натоптать.

Он откинул коврик, и не глядя на меня, умостился в кресле. Я не особо искушён в церковной иерархии, поэтому поздоровался по-простому:

— Вечер добрый, святой отец.

Поп повозился в кресле, потом замер и отозвался как-то безрадостно:

— Да какой из меня отец… Уж точно не святой…

Я не придал значения такому ответу; у церковного люда тараканов в голове множество великое; нам, мирянам, не понять.

— Я тут у вас заблудился маленько, — пожаловался я. — Мне бы на Воронеж как-то попасть. Местные толком не объяснили, или я чего не понял; только есть здесь какая-то Яшкина пустошь, куда попадать нежелательно. Может, растолкуете?

— Якова пустошь, — выделив первое слово, ответил он. — Не Яшкина вовсе… Тогда прямо езжай, по пути нам. Ну а коли знать желаешь, расскажу… Дорога хоть и недалёкая, а и небыстрая, ямы да кочки…

Дорога и впрямь стала никудышной. Узкая, заросшая по откосам лопухами да бурьяном, она больше смахивала на пересохший арык.

Батюшка тем временем пригладил ладонью невеликую чёрную бородку и неспешно заговорил:

— В войну это всё началось. Как германцы к Дону подошли, здесь недалече комендант местный поселился. А коменданта того то ли партизаны, то ли диверсанты, прямо в машине и взорвали. Осерчали фрицы, по своему обычаю согнали весь народ в храм, и объявили, что, мол, если виновники не найдутся, то всех в храме и сожгут. А народу-то — всё бабы да детишки, мужиков-то, почитай, и не было. На третий день никто не объявился, а фрицы окна в храме забили, танки подогнали, и через трубы газом всех и задушили. Двести душ без малого, баб да детишек малых… Разменяли, выходит, патриоты одного гада на две сотни безвинных душ…Кому с фашистами этот грех делить? Незнамо…

Да и не о том я. Где малый грех случится — и там сатана посредник, а уж здесь… Все злодейства великие след на земле оставляют; брошено было семя его и в эту землю. Заразило оно всю округу пострашнее, чем Чернобыль нынешний. Как отогнали немцев — вынесли из храма косточки невинно убиенных, в ограде похоронили, памятник установили. Священника на приход поставили, иерея Якова. Добрый был батюшка, окромя дочери родной ещё и троих сирот воспитывал; много их было в ту пору. Затеяли было храм всем приходом восстановить, да не пошло дело: то леса с рабочими упадут, то стена на мужиков обрушится, да всё до смерти… Уже и митрополит приезжал, и крёстным ходом ходили — нет здесь другой силы, кроме сатанинской. Каждый год беда — то градом урожай побьёт, то скотина передохнет. А в сорок девятом пришла чума…

Тут мой собеседник вытянулся в кресле, помолчал, закрыв лицо ладонями. Видно, тяжело ему давался этот рассказ. Много людей в войну погибло, да и потом немало сгинуло от ран, болезней, неустроенности. Лёгочная чума, я читал — жуткая болезнь, смертность в то время почти стопроцентная. Глядя в ненастный сумрак, священник глухо продолжил:

— Страшно было. В три дня человек сгорал. Врачей ждали — да не помогли они, не было в ту пору хороших лекарств. Кто ещё жив оставался, те пытались из деревни уйти, да карантинные кордоны округу оцепили, не выпускали никого. Стреляли в просящих помощи… Отец Яков молился денно и нощно, да всё без пользы. Дочь его вместе с матушкой страждущим помогали, как могли, и померли через неделю; да и сам он заразы не избегнул. И так отчаялся он в горе своём, что снял с себя крест и отрёкся от веры своей. Поставил в подвале храма алтарь антихристов, да окропил тот жертвенник невинной кровью пасынков своих…

С той поры проклято это место и людьми забыто. Народ его стороной обходит, потому как сильна здесь власть диавола и могучи приспешники его. Раз в году, в ночь на Купалу, собираются они на свой шабаш в старом храме, творят непотребства и приносят жертву своему хозяину… Силён сатана и страшен в силе своей… И чем ближе к его алтарю, тем он сильнее…

Последние слова были сказаны негромко, но с такой безнадёжной тоской, что стало как-то не по себе. Он замолк, всё так же незряче глядя перед собой, и мне показалось, что мокрые дорожки заблестели на его щеках.

Н-дя… Жутковатая история, особенно в нынешних декорациях… Я не сильно верю в библейские сказки, да ещё в исполнении профессионалов от религии, но была в этом рассказе такая мощь отчаяния, такая глубина горя, что я проникся. Я даже принял бы эту историю за свидетельство очевидца, да уж больно молод рассказчик, лет сорок от силы… И вдруг в голове, как граната, взорвалась догадка — это же он про себя рассказывает! Имени Божьего не поминал, и крестом себя не осенил ни разу. Но никак не похож он на столетнего старца… Значит… это значит… Фигура в чёрном вдруг повернулась ко мне, цепь на шее качнулась, выглянув из складок рясы. Креста на цепи не было…

Изнутри будто ошпарило кипятком, волна мурашек прокатилась по коже, холодные ручейки пота защекотали спину. Внутри что-то противно задрожало, и я будто наяву услышал далёкий крик угрюмого мужичка: «Прямо не вздумай! Пропадёшь!» Дёрнув ручник, я попытался было открыть дверь, но тело вдруг стало тяжёлым, чужим и непослушным.

И тут лицо Якова стало меняться: лоб с клобуком завалился назад, надбровные дуги остро выперли над глазницами. Челюсти вытянулись вперёд, образуя подобие пасти; из ярко очерченного красногубого рта блеснули клыки. Но самое ужасное произошло с глазами: ни бровей, ни ресниц не стало; радужка исчезла, открывая бугристые, жёлтовато-гнойные бельма с кровяными прожилками. Из центра каждого бельма, как головки чирьев, на меня таращились чёрные точки зрачков. Зрелище было настолько тошнотворным, что меня замутило.

— Догадлив ты, да не ко времени, — жутковато ощерив безупречные зубы, проскрипел Яков. — Вижу я, креста ты не носишь, хоть и крещён. Бесов в тебе изрядно, но крепко ты их держишь, к душе не пускаешь. Впусти их, и станешь свободным. Не противься, поклонись Князю Тьмы, и получишь власть, силу, бессмертие… Нужна лишь твоя кровь… Живая… тёплая… сладкая…

Голос его, казалось, проникал сквозь кожу, лишал силы, мутил разум. Я трепыхался, как обмотанная паутиной муха; но, скованный чужой волей, почти перестал сопротивляться. Цепенящий ужас растекся по телу, перехватывая горло и не давая кричать.

Я слышал всё сказанное, но парализованный паникой мозг отказывался что-либо воспринимать. Это просто сон, это происходит не со мной…Сейчас я проснусь… сейчас… У меня никак не получалось ущипнуть себя, и отвратный упырь никуда не исчезал. Я видел тонкую струйку слюны, стекающую с белоснежного клыка оборотня, я задыхался от мерзкого зловония, исходящего из его пасти, и ощущение нереальности происходящего сдувалось, как дырявый мячик . Всё было взаправду… Жуткая морда твари приблизилась, я попытался отодвинуться, но упёрся в закрытую дверь. Рука соскользнула с сиденья, и я вдруг ощутил резкую боль, напоровшись на что-то острое. В голове мгновенно просветлело, наваждение ослабело, и я вспомнил — это отвёртка! Большая крестовая отвёртка, которую я купил пару дней назад, но так и не убрал из дверного кармана. Прикрыв глаза, чтобы не выдать радости, я осторожно обхватил рифлёную рукоятку. Лишь бы хватило сил, только бы послушались онемевшие мышцы… Господи, помоги! Я рванулся влево, освобождая пространство для замаха, и собрав остатки сил, ударил снизу вверх, нацелив жало отвёртки в левое бельмо вурдалака. Что-то оглушительно взорвалось, ослепило голубой вспышкой, и я рухнул в небытие…

*****

…Зверски болело всё. Я попытался шевельнуться — получилось. С трудом поднялся с сиденья — удачно, но чувствовал себя как паралитик, десяток лет просидевший в кресле и обретший вдруг способность к движению.. А ещё противно звенело в мозгах. Скосил глаза на приборную панель — там судорожно пульсировала красная лампочка. А, понятно. Двигатель заглох, и сработал аварийный зуммер. Я выключил зажигание — стало тихо. Так тихо, как бывает, наверное, только в могиле.

Было светло. Справа за гигантскими кустами сирени высилась полуразрушенная церковь. Из переломанного скелета крыши в голубое небо торчали чёрные рёбра стропил. По краю обрушенной, обтёсанной временем тёмной стены фронтона торчали белые булыжники, как орехи из обмусоленного сникерса. Десяток ворон неподвижно сидели на этой стене. Они смотрели на меня, как театралы с балкона в ожидании действа. Ни туч, ни дождя, ни мерзкой сырости. Даже ветерка не было, всё застыло в какой-то абсурдной головоломке: найди десять отличий от реального мира…

Я чувствовал — что-то со мной произошло, а может, приснилось или почудилось; что-то настолько запредельно жуткое, что даже попытка вспомнить шевелила волосы на голове. Действительность расползалась, словно мокрая бумага. Я как будто разделился на две реальности — нынешнюю и ту, что была до моего пробуждения; и никак не мог понять, какая из них настоящая. Смутные, странные и страшные видения плавали в моём сознании, слоились, перемешивались, отражаясь друг в друге но никак не хотели собраться в кучу; рассудок судорожно пытался их сортировать по степени абсурдности, и они поочерёдно разбивались о мой скептицизм, крушились в жерновах логики, застревали в сите здравомыслия. Они превращались в горячку воображения, в фантасмагорический бред, в кошмарный сон. Они упирались в главный постулат реалистов: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Просто удивительно, с какой изобретательностью человек находит нужные доводы, чтобы убедить самого себя. Но мне всё же нужно было найти точку опоры в настоящей реальности, тысячепроцентный аргумент, надёжный якорь, зацепившись за который, я смог бы восстановить истинную картину событий и вымести из перепуганного сознания потусторонний бред…

Резкий гитарный скрежет ударил по ушам так внезапно, что я подпрыгнул; сердце рухнуло куда-то вниз и запрыгало в опасной близости от мочевого пузыря. Бляяя!!! Телефон!… Не-ет, тема из «Терминатора» хороша лишь для будильника, сегодня же поменяю… За малым вурдалаком чуть не стал, теперь ещё и заикой сделаюсь. Упырь — заика… «Дддда-а-ай мне своей кыы-кыы-кыы-ровушки!» Гы…

— Слушаю очень внимательно! — выдохнул я в трубку.

— Я до тебя второй день дозвониться не могу! Ты там ещё не всех доярок на сеновал перетаскал? — балагурил Серёга.

— Серый, с доярками проблема, потому как здесь свинарник.

— Да-а? — разочаровался начальник и съехал с эротической темы. — Короче, благую весть тебе несу. Возрадуйся, жаждущий свободы — твой пивной клиент сдулся. Проблемы с оплатой, посему разгружайся и дуй в свой Питер.

— Порожняком? — удивился я, потому как пустые пробеги в полторы тыщи нашим руководством, мягко говоря, не приветствуются.

— Дык, суббота на дворе. Где я тебе в выходные клиента найду? — поразился начальник моему трудовому энтузиазму. — Не, ну если ты настаиваешь…

Я не настаивал.

— Да, вот ещё что, — вспомнил Серёга. — Ты вчера с радаров вдруг пропал. Последняя отметка в двадцать ноль пять. Пошуруди там антенну, а я сигнал проверю.

Бывает такое. Контакты на датчике антенны окисляются, и навигация отказывает. Слабое место. Я вскарабкался наверх между фурой и кабиной, глянул на крышу. Там, где должен был торчать грибок спутниковой антенны, красовалась здоровенная закопчённая клякса, словно от взрыва гигантской петарды, разбрызгавшей по крыше расплавленный пластик вперемежку с каплями металла.

— Серый… — просипел я в трубку неожиданно севшим голосом. — А антенны нету…

— Свинарки спёрли? — не поверил он.

— Молнией разбило… — промямлил я, выключил телефон и обессиленно подумал: «Уж лучше бы свинарки спёрли»…

Молния мне не приснилась. Это был факт. Железобетонный, непреложный, тот, который я безуспешно искал полчаса назад. Точка кристаллизации, вокруг которой в идеальном порядке построились разрозненные атомы невнятных воспоминаний, став монолитом реальности. И это была чертовски хреновая реальность. Сознание всё ещё малодушно пряталось за картонной бронёй материализма, уже почти готовое капитулировать, и по-детски канючило: «Ну ещё один фактик, ну ма-аленький такой аргументик…»

И я вспомнил… Открывается пассажирская дверь… Чёрная фигура поднимается из густого дождливого сумрака… «…Я ковёр подниму, чтоб не натоптать…» Стоп! Вот оно… Я на ватных ногах поплёлся к пассажирской двери. Открыл…

Это было непросто. Да что там — было попросту страшно; до липкого пота, до слабости в коленках, до сердечных судорог — одним движением руки перевернуть всё представление об этом мире, о привычных вещах, о добре и зле, о жизни… и о смерти… Но я сделал это. Непослушной рукой я взялся за край ковролина, откинул его…

…Они были. Нечёткие, смазанные, местами ещё влажные отпечатки ног с кусочками жёлтой кладбищенской глины…

*****

…Я гнал машину по старой заброшенной дороге. По сочным лопухам, по пышной крапиве и розовым шапкам клевера. Я не обращал внимания на грохот подвески по колдобинам, на удары веток по фургону — я их попросту не слышал. Мне нужно было срочно, экстренно, жизненно важно быть подальше от этого места. На меня смотрели черепа сгнивших срубов с бездонными глазницами окон; за мной следили чёрные зрачки заброшенных скворечников и мёртвые тополя тянули ко мне корявые ветви рук. Меня накрывал страх, парализующий ужас, примитивное ощущение бабайки под кроватью. Я старался не смотреть на пассажирское сиденье, но взгляд помимо воли косил вправо. Я проклинал фашистов, с которых всё началось, вурдалаков, которым не лежится в могилах, колхозников со свиньями и Серёгу с комбикормом; я орал, срывая голос, потому что стоит мне только замолчать, и там появится зловещая чёрная фигура…

Грейдер появился неожиданно, будто вынырнув из параллельной реальности. Он примыкал слева к продолжению неширокой асфальтовой дороги, по которой я и приехал. Навстречу пылил трактор с тележкой. Я поморгал ему фарами — надо было спросить, далеко ли до воронежской трассы. К моему удивлению, тракторист вдруг съехал с дороги на пашню, и помчался по ней, подпрыгивая и гремя молочными бидонами в прицепе. А, ну да, я ж еду из проклятой Яковой пустоши. Дьявол ездит на «Вольво»…

Федералку я увидел километров через двадцать. Остановился возле большой лужи, набрал воды и тщательно, с порошком отмыл глину с резинового коврика. Ведро и тряпку выкинул. Снял чехол с пассажирского сиденья, подумал, и тоже сунул его в мусорный бак.

В Задонске зашёл в церковь, купил серебряный крестик, поставил свечку, помолился как умел и приобрёл бутыль святой воды — в кабине побрызгать.

Так, на всякий случай.

Другие рассказы Эдуарда Белкина

34 Comments

  1. Жуткая чертовщина.

    И самое главное не понять, где быль, а где рассказявка как в детстве — «в черном — черном лесу…».

    Еще бы фоном зловещую музыку добавить, и слабительное можно не принимать.

    1. Это я Hoppy Dry пытаюсь отомстить.)) Ибо нефиг кошмарить нас чухонскими бабайками, у нас свои есть. «Попугайтесь отечественного!»

    2. А так — каждое слово правда. Век крови не сосать, тромбоцит мне в глотку.))

    1. Открою страшную тайну… Я — литературный вампир. Беллетристический упырь. Я проникаю в ваши мысли, я впитываю ваши чувства, я наслаждаюсь вашим страхом… Я — сердце в ваших пятках, лёд в ваших желудках, повелитель мурашек по коже…
      …Вот, сцуко, никак из образа не выйду…(((
      Мне нравится сочинять под настроение. Мне нравится читать ваши отзывы. Если мои опусы доставляют вам удовольствие — значит, мы неплохо проводим время.)) Спасибо!

      1. Я, бывает, бумагу порчу…. но, сугубо для поржать. И не получается

    1. Ага, Эдгар Кингович.)) Думаю, может ну их нафиг, эти «Рассказы дальнобойщика»? Буду жуть кошмарную сочинять.)) Главное, чтоб главком не возражал, а то всю аудиторию блога распугаю.))

  2. Натуральная жуть! Но до чего интересно! Дух захватывает, страшно, а хочется знать, что дальше. А не зря сам сатана в машину сел, испытание это было. От чего-то жуткого вы избавились, и слава богу! Вы отличный писатель! Обязательно пишите еще! Хотела написать — только не такое жуткое, но писателю нельзя диктовать, так что пишите как хотите. А мы ждём!

    1. Рыся, даже не знаю… Начал было про речную нежить сочинять, уже композицию придумал, но там ни слова про автомобили. Побоялся, что Артём зарежет, и сочинил вот это. А что теперь с утопленниками делать…

      1. Я и в принципе не требую, чтобы в каждом посте было про автомобили, а уж тем более от рассказов, так что если будет что-то неавтомобильное, велкам.

      2. Ну вот в моем рассказе про Целителя же не было авто. Да и вообще от автомобильной тематике далековато было. Так что давай, Эд, про утопленников. Ибо у меня тоже есть задумка, основанная, кстати, на реальных событиях.

  3. Нет-нет, пишите про свою нежить, просто я читать буду не на ночь, а днём. Вы пишите очень захватывающе, натурально необычно, очень интересно. Я с нетерпением жду ваши рассказы. Кстати, ваши шутливые зарисовки тоже были очень поэтичными. Так что не ограничивайте себя, пишите побольше и почаще.

  4. У меня один раз было. Повторять эксперимент не хочется.Ночь. Обыкновенная зимняя ночь. Когда спят домочадцы, где-то на кухне слышен легкий гул холодильника. Мерно тикают часы. Обыкновенный уют. И вдруг в тишине этой идилии раздается стук в дверь. Сначала робкий. Ты напрягаешь слух и думаешь, что может быть послышалось….Потом стук повторяется… Потом он делается более настойчивым… Приходится вставать и идти. Почему-то даже не задумываясь распахиваю дверь. По глазам бьет резкий свет от подъездного светильника. От кафельного подъездного пола повеяло холодом. Моментально улетучился домашний уют. На пороге стоит женщина. В каком-то усредненном неброском наряде. Почему-то я не могу увидеть ее лицо. Оно все время ускользает, на нем нельзя сфокусировать взгляд. И я понимаю, что я в ужасе. Мне не страшно. Я просто сейчас сдохну от страха. Я не могу кричать, чтобы выбросить адреналин. Ноги подкашиваются. Я хочу схатится за дверь, потому что сейчас осяду, как прошлогодний сугроб…И какой-то животный страх парализует все тело. Тетка смотрит еще несколько секунд на меня, а потом с усмешкой спрашивает:»как Ивана Сергеевича найти?» Потом молча уходит. Утром, когда проснулся узнал, что Ивана Сергеевича увезли с приступом в реанимацию

    1. Чо-та представил ситуёвину… Ну нафиг на такие стуки открывать…
      Подобные визиты уже как бы вошли в фольклор. Ну или вышли из него. Из одного такого эпизода, мне кажется, полноразмерный рассказ сделать трудно, а растягивать без меры, как тот же Лавкрафт — нить теряется. Мне такие, чтобы душа в пятки волосы дыбом, не попадались.

      1. Я с Лавкрафтом в хорошем смысле сравнивал, если что) С точки зрения художественности ужаса, так сказать.

      2. Да я понял, Женя, спасибо! Ещё один штрих к моему диагнозу.)))
        Я просто многие его вещи не осилил по причине некоторой занудности, как, впрочем, у всех классиков. Мне кажется, растянутость сюжета и чрезмерное внимание к второстепенным деталям убивает смысл триллера. Читатель засыпает, не успев испугаться. ))

      3. Есть такое у классиков. Наверное, это связано с разным ритмом жизни. 100 лет назад он был неспешным, а сейчас зачастил: лучше воспринимаемся инъекция ужаса прямо в мозг, чтобы быстренько испугаться, а потом вернуться к делам))

  5. Я верю, что правда от первого до последнего слова. Такой ужас можно передать, только если его испытал. Заглянула смерть по ошибке от этого реально ноги отнимутся.

  6. Вот прям за душу берет, или пробирает, чЁт не разобрал, надо бы, перечитать на ночь.
    Все все правда, как будто вернулся немного назад в прошлое, когда был лет на восемнадцать помоложе, в места моей боевой славы.
    Ну а Воронежская земля, она такая. Знаменитую пробку через знаменитое Лосево в 2015 году проезжал (дальнобои в рацию подсказали) через Бутурлиновский район, по не менее знаменитому Шипову лесу. Вот вроде лиственный лесок, лучики солнца проходят сквозь листву, радуя глаз. Ага щас, проезжая где то около 15-00 по данному леску, мне, вместе со всей моей семьей, наша уральская тайга, горнозаводской зоны, типа Таганая, и прочих малохоженных мест, с преимущественно ельником и кедрачем, показалась наисветлейшим местом. километров пятнадцать моя женская половина (а это 2/3 всей семьи) тряслась от страха, и эито в дневное время при абсолютно солнеченом дне, при движении внедорожника, с включенным ближним светом фар, по дороге, в одну полосу, над коей склонились вековые клены, вязы дубы и конечно же липы. И из за каждой липы, у которой обхват ствола моими руками в три четыре человека ( рост 185 вес 107), короче на пол лица у фуры, мерещились оборотни да лешаки. Вот точно бы не удивился. если бы из за за поворотом встретил партизана ВОВ, заблукавшего, и, до сих пор пускающего парАвозы под откос. Ну а с учетом того, что на Воронежской земле климат достаточно влажный ( там даже березы не белые, ас зеленоватым оттенком, потому как в плесени и мху), то с этих вот немаленьких деревьев отовсюду свисает лишайник, короче даже в сказках и фильмах ужасов не так страшно.
    А так то да, действительно девчонки там кровь с молоком, особенно Острогожский район, и те места что ближе к Украине. Они, в одиннадцать-тринадцать лет, уже носят третий, а то, и четвертый размер груди, ну а к совершеннолетию, ну в общем, сами понимаете.
    На той земле, Петр-I, закладывал свой флот. На той земле есть часть в которой обучают, мехводов на Витязей, Базы, Мазы, ГМ, в общем, всех тех колесно-гусеничных великанов автомобильной службы, которых так любит Артем.
    А еще там есть речка с очень интересным говорящим само за себя, названием, ПОТУДАНЬ ( а как вы думаете почему). Там проходит знаменитый Турецкий ( или Татарский) Вал протянувшийся от Тамбова к Сумксой области.
    А еще есть в районе Хвощеватки, святой источник — семи ключей. Расположен он на крутом (около 150 метров при угле более 50 градусов) берегу Дона, над ним стоит старая церковь Паросковеи пятницы, так вот, до Великой Отечественной Войны, в том месте бил всего один ключ.Во время наступления на данном участке была основная линия прорыва фронта- и командиры положили семь полков, под храмом на крутом бережку, и после боя открылись, к одному, еще шесть источников, текущих и по сей день к Дону. Храм стоит цел и не вредим ( даже с учетом того что там базировались немцы), ну конечно же без окон и дверей. Немцы. там убили настоятеля с деревенскими жителями. И уже в послевоенные времена его пытались восстановить, но каждый раз случались несчастные случаи, так и забросили. В позапрошлом году снова возобновили реставрацию, но сделали или нет не знаю, так как в прошлом году там не бывал.
    Так что, все могло быть на этой земле и все из рассказа может быть правдой.
    Пишите Аяврик, обязательно пишите.

  7. Ииииюхууууу! Дождалась я ответочки! Ураааа! Спасибо, товарищ Аяврик, за наше неспокойное эцсамое…!
    Прям понравилось, да. Я сначала думала, что развязка будет такой, что типа батюшка поможет отбиться от полчищ нечисти. А тут прям ишь как закрутилось! Я всегда знала, что попам нельзя доверять. Кто знает, что за шкура у них там, под рясой?
    У меня только один вопрос остался. Молния в сотону жахнула или все же отвертка православная (крестовая же) животворящая?

    1. Чо, обещал же… Уж думал, к монитору боисся подойти, жути начитамшись. Даже ник для тебя новый придумал — Timid Hope… Очень романтичный, на мой взгляд))
      Про отвёртку как-то упустил, надо было потом её найти вместе с сотонинским глазом, для пущей натуралистичности. Или клык молотком выбить, потом на верёвочке носить… Эх, нет ещё опыта…
      Я тут подумал: может, Артём подпишется какой-нить триллерочек накропать? Проба пера в новом жанре, так сказать.

      1. Давай вместе его раскачаем! Я бы с удовольствием почитала ужастик в исполнении Артемия.

      2. Почему бы и нет) Я не против. Назовем сборник как-нибудь «Ужасы нашего блога».

      3. Надя, обведи этот пост Артёма красным маркером.)) Начинаем ждать.

  8. Не читаю и не смотрю страшилки. Но тут оторваться не могла.
    Очень здорово!
    А после, ночью в темноте, мерещились бабайки)))

    1. Спасибо, Марина! Давненько к нам не заглядывали.))
      На мой взгляд, вполне безобидный рассказ получился. Вот когда начальник напишет — там, чую, даже Сиплый под одеяло спрячется.)) Так что заходите, бабайки у нас воспитанные, гостей не обижают.

      1. Приятно, что помните)
        Я всё читаю: либо в электронных письмах , которые приходят с сайта, либо прямо здесь. Просто не всегда руки доходят до комментариев — либо посчитаю, что уже поздно писать, либо не нужно) Тем более вышла новая статья про комментарии — десять раз подумаешь)))

        Ваш рассказ про Злату тоже очень впечатлил. Спасибо огромное за него!

      2. >>>Тем более вышла новая статья про комментарии — десять раз подумаешь)))
        Марина, Вашим комментариям мы всегда рады. Там, скорее, шла речь о разочаровании самих СМИ в красивой сказке о комментариях, ну и меня вместе с ними.

  9. Как можно забыть! А на комментаров вчерашней статьи не обращайте внимания — в обеденный перерыв мысли особенно глубоки…))

Добавить комментарий