Новый ректор ЮУрГУ. Говорим о наболевшем

Фото Дарьи Пона

Неожиданно для многих летом 2022 года в крупнейшем вузе Южного Урала сменился ректор: Александр Шестаков, возглавлявший ЮУрГУ семнадцать лет, стал президентом университета, а место временно исполняющего обязанности занял Александр Вагнер, до этого работавший проректором в Дальневосточном федеральном университете. Александр Вагнер — специалист по ядерной физике, кандидат физико-математических наук, ему всего 38 лет, и ранее он не был связан ни с Уралом, ни с ЮУрГУ. Когда мы заходим в его кабинет на девятом этаже главного корпуса, он вносит туда тяжеленную стопку книг. Я читаю заголовки: «Южный Урал. Век двадцатый», «Горнозаводская политика и заводы Южного Урала». Что ж, погружение в челябинские реалии идет своим ходом, а у нас заготовлена дюжина непростых вопросов.

— Александр Рудольфович, когда в такую крупную организацию, как ЮУрГУ, приводят человека извне, обычно это означает, что с прошлой командой были, не дай бог, какие проблемы. Я не прошу выносить сор из избы, но у вас самого есть понимание, почему к руководству ЮУрГУ пригласили вас — человека нового и для вуза, и для Урала?

— У меня есть версии, но мне кажется, что эти вопросы лучше задавать не мне. Был наблюдательный совет, были поданы документы, туда входят представители Министерства науки и высшего образования, университета, региона. Совет обратил взор на меня, и, кстати, на позицию ректора был подан один комплект документов, хотя сделать это мог кто угодно.

В системе высшего образования в последнее время сложилась практика приглашения на руководящие позиции людей из разных регионов. Думаю, логика здесь такая: приход человека из другой структуры нарушает некую устоявшуюся систему и стимулирует развитие за счет новых связей, за счет обмена лучшими практиками. Новый человек может усилить команду, но не за счет личных отношений, сложившихся в предыдущие годы, а опираясь на личностные качества.

Я представитель двух больших научных школ: это томский политех и Дальневосточный федеральный университет, оба — вузы с более чем вековой историей. И такой опыт позволяет выстраивать коммуникации между вузами, что ведет к взаимному обогащению.

______

Александр Рудольфович Вагнер родился 1 августа 1983 года в Томской области. Окончил физико-технический факультет Томского политехнического университета по специальности «физика атомного ядра и элементарных частиц». С 2006-го работал в родном вузе: занимал должности инженера, инженера-проектировщика, старшего преподавателя, доцента и заведующего кафедрой прикладной физики физико-технического факультета. Трудился начальником научного отдела физико-технического института, заместителем директора по развитию Исследовательской школы физики высокоэнергетических процессов. С 2017 по 2019 годы был проректором по образовательной деятельности Томского политехнического университета. В 2020 году перешел на должность проректора в Дальневосточный федеральный университет.

______

— Решение переехать в Челябинск насколько сложным было? Что тормозило: имидж города, экология?

— Смена места жительства и работы, плюс занятие такой ответственной позиции — это сложный выбор. Нужно было всё взвесить. Я не скажу, что меня что-то прямо отталкивало в Челябинске или ЮУрГУ, скорее, удерживало на Дальнем Востоке.

Главный корпус ЮУрГУ со шпилем, достройка которого стала прощальным аккордом позапрошлого ректора Германа Вяткина

— Челябинск — это седьмой миллионник по населению в России, крупный промышленный центр. ЮУрГУ — его главный вуз. Но, если мы посмотрим рейтинги относительно других российских университетов, результаты, скажем так, ниже ожиданий: по разным метрикам это примерно 30–60-е места (QS, RAEX, THE, Forbes). На ваш взгляд, в чем основные проблемы вуза и есть ли потенциал для роста? Впереди нас — вузы из Екатеринбурга, Тюмени, Уфы…

— Безусловно, есть куда стремиться — и на уровне российской кооперации, и в международных рейтингах. Но я бы не придавал им столь уж большого значения, потому что в них участвуют десятки тысяч университетов, а их критерии не всегда соответствуют нашим приоритетам. Например, для высоких баллов в международных рейтингах очень важны публикации в зарубежных изданиях, скажем, журналах Science, Nature и так далее. Изначально наши ученые не были ориентированы на эти журналы, потом ситуация поменялась, наши вузы стали продвигаться в рейтингах, но, конечно же, по ряду параметров нам нужно догонять и догонять. Но если бы в зарубежных рейтингах учитывали не только свои журналы, но и российские или китайские, то вузы этих стран были бы расположены выше.

Если взять отраслевые рейтинги, у ЮУрГУ есть свои сильные стороны, где мы в рамках предметных рейтингов занимаем высокие места даже на фоне столичных вузов.

__________

По данным рейтингового агентства «Эксперт РА», в 2022 году в категории «Металлургия» ЮУрГУ делит 2–3-е место с МГУ имени Ломоносова (Москва), в «Компьютерные науки. Искусственный интеллект» — 7-е место, «Возобновляемая энергетика» — 2-е место, «Топливо» — 6–7-е место, «Менеджмент» — 6–7-е место, «Экономика» — 8-е место.

__________

— Хорошо, какую цель вы ставите перед вузом?

— Цель уже обозначена в программе «Приоритет-2030». Если кратко: формирование интеллектуального, научного, образовательного, инновационного ядра для развития именно Челябинской области. При этом регион не может жить только металлургией, машиностроением. Всё-таки регион, общество — это многогранная конструкция, которой нужны и юриспруденция, и экономика, и журналистика, и реклама, и менеджмент — кстати, сейчас именно сильных управленцев не хватает на различных направлениях.

Вообще, что такое производство? У него есть четыре интересанта: это потребитель, это проектные институты, технологические институты и непосредственно производство, в народе — сам завод. Что касается проектных институтов, то они активно развивались в советское время, дублировали друг друга, конкурировали. Сейчас многие из них входят в состав госкорпораций, и тут всё более-менее хорошо: у нас есть машины, самолеты, трактора собственной разработки. А вот с технологическими институтами сложнее: в какой-то момент предприятия пошли путем покупки готовых технологий, потому что самим делать дорого. И пусть не во всех отраслях, но во многих на этом этапе образовалась брешь. И я уверен, что роль университетов как раз в том, чтобы быть такими технологическими институтами. У университетов есть уникальное преимущество: если наш центр компетенции развивает технологию, вовлекая в это студентов, то выпускник становится амбассадором этой технологии, что способствует ее ускоренному внедрению. Миссия ЮУрГУ — стать опорой технологического развития региона и тех отраслевых направлений, которые здесь присутствуют: это космос, металлургия, машиностроение. В этом плане в ЮУрГУ — уникальные возможности для динамического развития.

Александр Вагнер настроен развивать вуз как интеллектуальное ядро региона (фото Дарьи Пона)

— Интересно, что вы в качестве примера выбрали именно технологическую сферу. Я открыл структуру вуза и стал искать родной автотракторный факультет и прочие привычные названия: металлургический факультет, энергетический. Вместо них я увидел медико-биологическую школу, высшую школу экономики и управления, медиа и социально-гуманитарных наук, спорта и туризма и так далее. А технические специальности выведены в политехнический институт, где вместо факультетов — направления. И тенденция как будто набирает обороты: Александр Леонидович Шестаков в одном из недавних интервью рассказывал про стратегический проект под названием «Здоровьесбережение в цифровом мире». Прошу прощения, но это звучит как «арбузолитейный факультет». Насколько правильной была стратегия ухода от политехнического вуза в пользу широкого набора специальностей, где, по-моему, вывеска иногда важнее сути?

— Смотрите, изначально стратегия была правильной. Расширение перечня направлений в университетах традиционно шло в тяжелые годы, которые переживала страна, и университет был вынужден выживать различными способами (в рамках законодательства). Выбранный путь позволил университету пережить этот сложный момент и пережить неплохо: строились новые здания, покупалось оборудование, сохранялся и приумножался коллектив.

Если мы говорим про динамическое развитие региона, то мы не можем ограничивать многогранность нашего ядра: мол, давайте не будем заниматься гуманитарным направлением, здоровьем, а будем смотреть только в сторону технических специальностей.

Я знаю, что одной из проблем Челябинска является экология, а это мультидисциплинарная тематика, и решать подобные проблемы не могут только технические специалисты — тут нужны коллективы технологов, химиков, юристов и даже медийщиков.

Или взять спорт и здоровье, ну… В современном мире, в том потоке информации, которую мы с вами отчасти сейчас и генерируем, вопросы самоорганизации и поддержки собственного здоровья, иммунитета, спортивного образа жизни — это основа.

— Я не спорю: всё важно. Если мы энтомолога спросим, важны ли жуки, он нам такую лекцию прочтет, что мы тут же откроем специальность «жуковедение». Так ли важно иметь всё под одной крышей? У нас есть медвуз, а гуманитарные науки преподают в ЧелГУ и педуниверситете. Но технические специальности — они только здесь.

— Можно попросить, чтобы биологию нам прочитал медицинский университет, блок социально-гуманитарных наук — ЧелГУ, а спортивные дисциплины обеспечил еще кто-нибудь, но, поверьте, эта схема не будет работать эффективно, потому что у них будет свое понимание и свой подход к обеспечению каждой дисциплины. Не будет целостности программы.

Спортивные и социогуманитарные направления нужны в том числе, чтобы развивать то, что называется «мягкими скиллами», что очень важно в становлении и развитии личности.

Спросите, например, металлургов, какие кадры им нужны? Первый запрос у них будет на специальное профессиональное образование, проще говоря, на рабочих. А кто еще им нужен — это технологи. Но не просто технологи, а с управленческими навыками: заместители, начальники участков, начальники смен. Люди, умеющие брать ответственность. И то, что возник дефицит таких специалистов, — это тоже недоработка системы образования. Образование — это еще и воспитание.

__________

Как появился ЮУрГУ. Изначально вуз был сугубо техническим: в 1942–1943 годах в Челябинске базировался эвакуированный Сталинградский механический институт, в конце 1943 года преобразованный в Челябинский механико-машиностроительный институт, а один из первых факультетов назывался танковым (позже — факультет колёсно-гусеничных машин). В те годы вуз был тесно связан с одним из градообразующих предприятий — ЧТЗ. Привычная старшему поколению аббревиатура ЧПИ (Челябинский политехнический институт) появилась в 1951 году вместе с добавлением нескольких факультетов: энергетического, металлургического, приборостроительного и так далее. В 1990 году вуз получил новый статус и был переименован в Челябинский государственный технический университет. В те же годы расширялся список специальностей, например появилась кафедра уголовного и гражданского права. В 1997 году вуз отказался от акцента на технические специальности и был переименован в Южно-Уральский государственный университет. В 2010 году он получил статус национального исследовательского университета, то есть структуры, которая занимается не только образованием, но также и непосредственной научной деятельностью.

Сейчас в ЮУрГУ работают приемные комиссии

— Хорошо, зайду с другой стороны: Россия постепенно оказывается в «новой старой» ситуации, когда мы изолируемся от мира и должны будем отказаться от условных роботов Kuka в пользу или своих, или китайских, что также требует интеллекта для реорганизации производства. Вероятно, возрастет спрос на технических специалистов. У вас есть ощущение, что нужно сместить центр тяжести обратно в пользу политехнического института?

— Давайте посмотрим на политехнический институт. Во-первых, это самое крупное подразделение в университете и по контингенту студентов, и по количеству научных школ, кафедр, сотрудников, проектов. Политехнический институт является драйвером развития университета, самым важным динамичным звеном. Конечно же, оно заслуживает максимального внимания и укрепляется всеми возможными способами: и на уровне грантовой активности, и поддержки самого университета, региона, Министерства образования. Я не вижу, что мы ущемляем политехнический институт другими направлениями. Наоборот.

— Вы приводили в пример металлургов и их запросы: рабочие плюс управленцы среднего звена… Но ведь до сих пор металлурги как жили: либо донашивали советское оборудование, либо использовали импортное. Тот же экологический проект Челябинска (поставленный на паузу) во многом был основан на том, что мы меняем советское на немецкое условно. Теперь мы отрезаны от импорта и частично возвращаемся к старой модели «всё делаем сами», а значит, появляется огромный пласт индустриальных запросов, для чего нужен и огромный пласт специалистов: проектировщиков, технологов и так далее. При этом у нас потерянное поколение инженеров вроде меня, которые уже расползались по другим нишам и не вернутся. И чтобы вырастить новое поколение технарей, нужно начинать уже сейчас, нет?

— Я не понимаю: почему вы так жестко ставите, что с завтрашнего дня нам нужно всё свое?

— Может быть, и не нужно, я не знаю. Какая у вас информация?

— Конечно, нужно усиливать и расширять эти направления — безусловно, да. Опять же, есть проблема с технологиями производства, но я не соглашусь, что в ЮУрГУ на каком-то этапе остановились и у нас нет никаких разработок, — да неправда! В ЮУрГУ выполняется четыре проекта по 218-му постановлению правительства (развитие кооперации между вузами и промпредприятиями. — Прим. ред.), а с 2012 года завершено уже восемь. То есть разработки университета внедряются на конкретное производство по его заказу.

Допустим, объявили мы завтра прием 20 тысяч человек на специальности технологов, набрали студентов. Дальше что? Нужны преподаватели, нужны лаборатории, нужны практико-ориентированные примеры. ЮУрГУ, напомню, — это национально-исследовательский университет, то есть в основе всего процесса — исследовательская лаборатория, наука. А уже на плечах науки строится образовательная программа. И в этом плане мы готовы расширяться, и нам хотелось бы выпускать больше технологов, но мы ограничены в научном развитии.

Привлечение молодых ученых — проблема не только ЮУрГУ

— Тогда поговорим о кадровых проблемах. Меня учили возрастные преподаватели, многим тогда уже было лет по шестьдесят. Есть ли эта проблема «разрыва поколений» и как она решается?

— Проблема есть во всех университетах: средний возраст преподавателей немножко расстраивает. Выход? Модель наставничества, когда более опытные преподаватели курируют и помогают молодым, что называется, войти в колею. При этом возрастным преподавателям где-то не хватает компетенций, например в отношении цифровых технологий. Но они — носители фундаментальных знаний, жизненного и производственного опыта, и его не хотелось бы потерять. Иначе придется начинать с нового листа, чем и плоха потеря поколения.

У нас есть ряд идей для стимулирования молодых сотрудников. С сентября будем запускать социальные лифты для молодежи, создавать лаборатории под руководством более опытных преподавателей, где растут молодые кадры.

Вообще, на рынке труда система высшего образования неконкурентоспособна с другими направлениями даже по заработной плате. Особенно это проявляется в IT-области: как только бакалавр (даже не магистрант!) проявляет успехи, IT-компании его тут же хантят и забирают за те деньги, которые мы себе позволить не можем.

Поэтому мы планируем развивать проектное движения внутри университета, чтобы приглядываться к перспективным студентам на ранней стадии. Будем формировать многодисциплинарные проекты и по направлению, и по составу, чтобы вместе работали не только металлурги и машиностроители, но и студенты с других направлений: медийщики, например, или маркетологи. Это станет механизмом воспроизводства нашего научно-педагогического состава.

— А в руководстве вуза появятся люди с Дальнего Востока, из Томска, из других городов или вы планируете делать ставку на местные кадры?

— Что касается ключевых позиций, проректоров, начальников управлений, директоров институтов, то у меня два критерия. Критерий первый — авторитет этих людей. Так устроен наш мир, что, если у тебя нет авторитета, тебе с коллективом работать очень сложно. Ты должен проявлять лидерские качества и быть ориентиром для своей команды. А второе: я считаю сильной ту команду, которая представлена самыми сильными элементами. Поэтому если ты сильный, если ты справляешься со своим блоком задач, то это здорово. Если не справляешься — давайте искать замену, но критерием будет не знакомство со мной, а набор профессиональных качеств.

Фото Дарьи Пона

Вернемся к вопросам «новых реалий». Вы работали с европейскими коллегами, с CERN (европейская лаборатория физики высоких энергий, более известная благодаря большому адронному коллайдеру. — Прим. ред.). Теперь многие каналы связи с западными миром будут отрезаны, мы попадаем в изоляцию. Насколько это критично для научного и, может быть, промышленного сообщества, если мы замкнемся на условный Китай?

— Еще раз: мы не замкнемся только на Китай, я вас уверяю. Конечно, сложности есть, но какие-то коммуникации европейцы поддерживают. Вспомним CERN несколько лет назад: там же не только Россия и Америка были, там работали люди практически из всех стран мира. И там были представители государств, которые в какой-то момент конфликтовали. Но они были там не из-за конфликта. В CERN говорили: «Наука вне политики». Конечно, политики в науке много, но всё же приоритетом было решение научных задач. Да, многое будет зависеть и от позиции нашей страны, от позиции самого CERN. Но если нам нужно динамичное развитие, то кооперации и коммуникация с различными партнерами важны. Если мы общаемся внутри региона — это будет региональная повестка, если внутри страны — получается, уже более высокая наука. Где-то нам нужно общение с международным сообществом, а где-то, вы знаете, и нет. Потому что мы не являемся догоняющими по каким-то направлениям. Если будут ограничения на общение с нашими зарубежными партнерами, мы воспримем это как данность, ну посожалеем. Но полного разрыва коммуникацией нет. Наши европейские партнеры, конечно же, стали более аккуратны в высказываниях, более официальны, меньше эмоций. Но общение не прекратилось.

— Взять 2022–2023 учебный год — есть примеры запланированных полноценных коммуникаций из серии «наша делегация — в Германию или немецкая делегация — к нам»?

— Сравнивать тут бессмысленно: до текущего момента мы два года жили в пандемию, и проблемы очного взаимодействия возникли еще тогда. Пандемия научила нас коммуницировать не только очно.

Памятник студенту, отчасти похожему на Владимира Высоцкого, и скульптура богини Ники авторства Вардкеса Авакяна

— В обратной связи от читателей часто звучит вопрос о стоимости обучения: жалуются, что она стала прямо-таки неподъемной. Как вы оцениваете ее сейчас и чего нам ждать в новых реалиях?

— С удовольствием отвечу. Стоимость образования нормирована по всей нашей стране: есть программы, и в зависимости от программы, допустим, «авиастроение» или «юриспруденция», стоимость обучения должна различаться…

— А какая ценнее?

— Я считаю, что «авиастроение» ценнее, потому что это сложная материально-техническая база, сложные объекты изучения, дорогие расходные материалы, более высокая заработная плата преподавателей.

Так вот, эти программы разбиты на ряд групп. По нормативным базам затрат определяется базовая стоимость обучения. А далее есть ряд коэффициентов, которые учитывают расположение вуза, его статус, матбазу и так далее. Так получаем стоимость образования: это тот объем финансов, которые вуз получает из бюджета за реализацию этих программ. И есть правило, установленное нашим учредителем, Министерством науки и высшего образования: стоимость платного образования не может быть ниже стоимости бюджетного. В столичных вузах она выше этой планки, у нас — равна.

__________

Детальная информация по стоимости обучения есть на сайте ЮУрГУ. Специальности, по которым готовят бакалавров, стоят в диапазоне 131–151 тысяча рублей в год, но есть и исключения, например физическая культура (186 тысяч) и дизайн (262 тысячи). Обучение в магистратуре стоит в основном 141–161 тысячу рублей в год, например, в эту цену укладываются мехатроника и робототехника, приборостроение и металлургия. Дороже стоят специальности, связанные с космосом (до 198 тысяч) и опять же физическая культура.

Памятник Курчатову — еще один символ ЮУрГУ и напоминание, что такое научная мощь

— В июньском интервью бывшего ректора Александра Шестакова была такая фраза: «Нужно больше зарабатывать на науке. Хотим преодолеть планку миллиард рублей в год, а через пару-тройку лет — два миллиарда». Я понимаю, что вуз — не благотворительная организация, а национальный исследовательский вуз — это больше чем просто образовательное учреждение. Но есть ощущение, что вуз превращается в комбайн по зарабатыванию денег и этот процесс начался еще двадцать лет назад, когда я учился: многие профессора тогда думали о том, как бы очередной контракт с предприятием закрыть. Это правильный настрой?

— ЮУрГУ — это национальный исследовательский университет. Это признание нашего научного потенциала. И наше образование должно опираться на этот потенциал, но как его измерить? Вот кто мне расскажет, я буду безумно счастлив и рад. Какие у вас версии?

— А сколько стоит первый закон Ньютона?

— Но это же не технологии, это фундаментальный закон. Фундаментальная наука, поскольку она не приносит реальной стоимости, не может быть оценена, и у нас в Конституции написано, что ее развивает государство. Но Александр Леонидович Шестаков говорил про прикладную науку, а в чем можно измерить наш научно-технологический потенциал? К сожалению, только в деньгах, в объеме привлеченных средств в научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработках.

Подчеркну: мы находимся в конкуренции, и мы не можем прийти на ЧТЗ и сказать: «Мы тебе разработаем технологию за 2 миллиарда рублей». Они скажут: «МИСИ сделает это полмиллиарда». То есть нам нужно быть эффективнее других.

Опять же, на что тратятся деньги? На материалы, оборудование, зарплату коллективов — это порядка 90–95% привлеченных средств. И 5–10% по разным контрактам — накладные расходы на ремонт помещений, что-то копится на закупку нового оборудования, что-то — на расходники для образовательного процесса. Тех денег, что мы получаем за образование, на всё не хватает.

Но любой проект, особенно НИОКР, — это рост компетенций. Сейчас реализуется проект демонстратора ракетной двигательной установки. И это не одно узкое направление, это коллективы по 70 человек. Это позволяет нам развивать целый перечень направлений в университете. Я считаю, что привлечение денег в науку очень правильно, потому что на этой науке базируется наше образование. И чтобы правильно измерить наш научный потенциал, нужно зарабатывать миллиард, а лучше два миллиарда на НИОКР-работах. Подчеркну, что это не деньги из бюджета, а финансирование, полученное от заказчика на конкурсной основе. И это правильная, достижимая цель.

Это рабочее место ректора. Александр Вагнер занимает его в непростое время (фото Дарьи Пона)

— Последний вопрос: сейчас сложное время, когда есть мнения и факты, за публикацию которых грозят серьезные санкции. Я имею в виду всё, что связано со специальной военной операцией. Если вы узнаете, что кто-то, скажем, из профессоров настроен очень против спецоперации на уровне личного мнения, то это может как-то сказаться на его карьере?

— Мне сложно предположить, как это может сказаться на его карьере в университете.

8 Comments

  1. Понятное интервью, с острыми вопросами, расплывчатыми ответами. Интервьюируемый вполне показал себя опытным в умении ускользать от острых тем и дискуссий, не раскрыл планы и свое видение по дальнейшему развитию ЮУрГУ. Дальше только смотреть, обладает ли этот человек действительно серьезными планами и желанием вдохнуть новую жизнь в старые стены или это такой же партфункционер, как Шестаков.
    Кстати, а кто такой президент ВУЗа? Это типа, когда в министерстве или академиях все места заняты и не бросать же человека на улице?

    1. Я вообще с таким трудом на это интервью согласился, потому что боялся очередного «интервью с Текслером». Я, кстати, к Текслеру отношусь, скорее, положительно и считаю, что если бы не спецоперация, он вполне мог переломить тренд в ЧелО. Но вот говорить с ним сложно: он просто чиновник-чиновник, много канцеляризмов, много перегрузов, много увёрток. И здесь я боялся того же самого, ну, и не зря — в принципе, Текслер 2.0 ))) Опять же, это не говорит, что АВ плохой управленец, как раз-таки может быть и нет. Думаю, они с Текслером, в целом, где-то на одной волне, и не зря АВ согласился на должность после разговора именно с губернатором. Хотя, конечно, любой системный человек будет работать в рамках системы, а она, возможно, далеко не идеальная. Поглядим. Я ему мысленно желаю удачи.
      А президент — это почетная должность, как мы пониманием, нужная в основном для того, чтобы смена ректора не выглядела увольнением и скандалом. Наверное, президент какие-то важные функции выполняет, но «отключен» от денежных потоков и наиболее важных решений (разве что в статусе советника).

      1. Да, невозможно ждать от человека каких-то резких заявлений. Все-таки, это сложная структура, слишком тесно связанная с государством, в ней сильна закулисная жизнь. В любом случае, когда есть какая-то ротация, более молодые специалисты, есть шанс на какой-то прогресс, изменение. Это как задачка с 3 дверями. Когда выбираешь одну из дверей, за которой предполагаемый приз. А ведущий после твоего выбора открывает дверь, за которой приза нет. И предлагает сделать новый выбор или остаться на своем. Так и здесь. Шансы, что лучше не будет есть, но они гораздо выше, если ты не делаешь выбора и не меняешь.

      2. У меня перед глазами стоит пример Бу Андерссона. Делал с ним интервью в 2014 году, ещё до выхода «Весты». С первых же минут чувствовался человек совсем иного калибра. Во-первых, очень внимательно слушает вопрос. Во-вторых, отвечает на вопрос. В-третьих, говорит без обиняков. Есть на западе такой тип руководителей, которые в медиапространстве умеют быть откровенными и при этом ничего страшного не происходит, а наоборот. Я тогда ушёл под впечатлением, но с зарубкой в голове: мол, надо поглядеть, как в реальности будет. А в реальности они выпустили «Весту» ровно 25 сентября 2015 года, как он и говорил. День в день.

      3. Вот то интервью ещё на старом блоге https://akrasnov.ucoz.ru/blog/lada_vesta_x_ray_i_prozvishhe_mistera_anderssona/2014-08-31-1316

        — Я заметил: многие рабочие на российских заводах могут делать семь дел. При этом – ни одного дела не делать хорошо. Поэтому первое, с чего мы начали: это научить их делать хорошо что-то одно, потом другое и так далее.

      4. Не знаю, как это назвать. Но это два разных подхода к делу, наверное. Если взять Бу, то он аполитичная фигура, на него сложно повлиять из системы. Но и работает он на 100 процентов. А если взять ректора, то это насквозь политическая фигура, слишком сильно связанная по рукам и ногам государством. Ну вот уволить Андерссона, он что, сильно будет переживать? Специалисты мирового уровня на дороге не валяются, он протопчет себе дорогу в чем-то другом. А если убрать ректора? Скорее всего, его звезда закатится. Как-то это у нас холопское сидит и не вытравливается.
        Системы разные, приемы стратегий и тактики разные. Для нас роднее, милее запретительные, а иначе не поймут… Взять того же Бу. Как он боролся с «неожиданными болезнями» в сезоны. Не какими-то запретами, тоньше, мотивируя «не болеть». Наше сознание так и не перестроилось на капиталистический лад. Нет в мозгу связи между благополучием компании, в которой работаешь, и твоим благополучием, и что от твоих усилий также зависит это благополучие. Дальше просто масштабируется на страну.

      5. Ну, Бу Андрессон пришёл, фактически, на государственное предприятие — в то время шёл транзит в пользу Рено, но связи с правительством оставались, Ростех был в инвесторах, Тольятти был социально напряжённым городом. Это, я так думаю, от стиля управленца зависит. Есть и президенты стран, которые могут сор из избы вынести, а есть директора мелких предприятий, которые слово бояться сказать.
        А в остальном просто Бу гораздо более профессиональный управленец, чем 99,9% наших. От него и в GM подрядчики стрелялись. Он к тому моменту уже был менеджером с невероятным опытом, да и на ГАЗе успел «наблатыкаться» насчёт русского менталитета.
        Да и опять же дело не том, что управленец должен сор из избы выносить — нет. Бу тоже кое-где аккуратен был. Просто нам, журналистам, импортируют спикеры, которые могут дать неожиданный ответ. Не объяснять в тысячный раз, что трава зелёная, а вода мокрая, а что-то новое сказать.

      6. ППКС. Можно делать семь дел одновременно, но такая фигня получается. И это касается не только автозаводов, а любого другого направления.

Добавить комментарий для kriptonusОтменить ответ