Оппозиционер Федя

И вот в нашей конторе поселился сладкий дух либерализма. Он развалился в креслах и навел творческий беспорядок на столах.

При старике Корвалоле такого сожителя боялись, как гриппа. Ветхий партработник и министерский конформист Корвалол не трепел критики властей, а несогласных называл толерастами. Он носил пиджак, в котором 40 лет назад устраивался на работу, и угрожающе краснел, если качество дорог объясняли не только резко континентальным климатом.

Когда его с почестями, тостами и нитроглицерином под язык проводили на пенсию, дух свободы явился нам в виде тридцатилетнего директора с неформальным шарфом и обаянием скандинавского бога.

Офис рассупонил воротники, откинулся в креслах и загудел. Ярче стал макияж, смелее разговоры. Даже те, кто демонстративно ходил на выборы и голосовал в преданной манере, обнаружили в себе запасы едкого острословия, обратив вдруг внимание на исписанные лифты, толстомордых чиновников и упадок медицины.

— А что вы раньше-то молчали, а? — подтрунивали над ними либералы старой закалки.

— Я молчал? Я всегда так считал. Молчал — это одно, а считал так. И мнения своего не меняю.

Единодушию мешали несколько патриотов, которые проработали с прежним руководством лет двадцать и окончательно потеряли берега. Был еще ветреный юноша, который зашел в своей диалектике так далеко, что при власти прежней казался распущенным либералом, а при новой — недалеким ватником. Ему, в сущности, было неважно, что оспаривать.

Освободившись от цензуры, офис обсуждал положение в стране. Офис открыто осуждал коррупцию. Офис жаждал перемен. Он шевелил ноздрями в ожидании большой весны, которая придет за весной календарной.

Катастрофичность положения в стране была очевидной. Она подавалась на завтрак в качестве аперитива, к обеду приправлялась злободневными репостами, а к ужину набрякала той безысходностью, от которой хотелось прямо сегодня строить баррикады.

Катастрофичность положения в стране была видна хотя бы по очереди жалких стариков, ожидающих приема за перегородкой.

— Сирия… — фыркал кто-нибудь их сотрудников, прихлебывая чай. — На имперские замашки деньги есть, а на пенсионеров… Вон…

Посетители стояли вдоль стены, прижимая к себе ветхие сумки.  Сочувственный гнев сжимал глотку.

— Да что говорить, — распалялась его соседка. — Кому они нужны? Кому нужны мы? Кому интересно, что реальная покупательская способность упала в два раза? Главное, что Крым наш.

— Фу, блин… — цедил сквозь зубы третий. — Как дети малые. В Рашке никогда человеческая жизнь ничего не стоила. Никогда. Ни при Сталине, ни при Путине. И не будет. Пока люди сами не заявят о своих правах.

Устав ждать, посетительница лет шестидесяти выдвигалась вперед, чтобы заявить о своих правах.

— Ребята, долго еще? У меня в больнице прием, — сверлила она той противной интонацией, которая встречается у разного рода униженных и просителей.

— Подождите, — сухо отвечал первый, замыкаясь в себе. — Вы же видите, я занимаюсь.

— Я вижу, что вы болтаете, — гаркал дед, стоящий в очереди пятым и явно ангажированный режимом. Нетерпимость к прямым разговорам выдавала его с головой.

— Я не болтаю, — сдерживаясь, отвечал сотрудник. — Программа зависла. Успокойтесь.

— Как не болтаете? Сорок минут стоим — ла-ла-ла, ла-ла-ла. Как бабье, ей богу. Путин-Шмутин. Оформляй, давай, пошустрее. Духота у вас тут.

— Мужчина, успокойтесь. Я с вами корректно разговариваю. И не надо слушать чужие разговоры. Дойдет до вас, будем с вами разговаривать.

Сотрудник демонстративно брал кружку и выходил. Не словом, а делом он доказывал — программа, зависнув, объявила перекур. Кто-то просматривал ленту соцсетей, готовясь к обеденной дискуссии с патриотами. Кто-то сонно заполнял таблицу. Брюзгливый дед продолжал шамать губами, подбивая очередь на местечковый бунт, но та не поддавались на провокацию, боясь разгневать операторов.

— Да тише вы, — говорили деду. — Пусть. Моя очередь следующая. Мне до обеда надо успеть.

Впрочем, либералы либералами, а был среди нас оппозиционер иного калибра. Зверь. Броненосец.

Распознать в Феде оппозиционера было довольно сложно. Он был молчалив, нелюдим, и не зарегистрирован в соцсетях. Внешности он был самой обычной, с рыхловатым лицом и маленькими глазами цвета рыжеватой воды. В дряблости его пропорций и косолапой походке чувствовалась нелюбовь к спорту.

И все же Федю побаивались даже лидеры мнений. От него веяло той угрозой, которая не спешит пугать жертву преждевременным оскалом. Федя не громыхал речами в столовой. Не жег в соцсетях. Не выдавал себя гневными обличениями. Федя просто работал. И в этом был неприкрытый вызов системе.

Он вовремя приходил в офис, с монотонностью раба вкалывал до обеда, в одиночестве жевал свой сухпаек, и снова работал до конца смены. Федю ненавидели даже патриоты, хотя бы за то, что он не выражал им открытой поддержки и жрал свой сухпаек в одиночестве.

Все знали, что у Феди пожилая мать-инвалид. Этим, видимо, объяснялось его сочувствие ко всякого рода немолодым скандалисткам, которых он обволакивал своим молчанием. Федя терпеливо объяснял, где нужно поставить росписи. Федя провожал старика на второй этаж. Федя действовал на нервы начальнику из-за истории двухмесячной давности, выбивая для бабули какие-то справки, направления и печати. Он не курил и не скидывался на дни рожденья. Он был той еще оппозиционной гнидой, которая застревает в горле, как щучья кость.

Федя был крайне ограничен. Он не хотел видеть масштабов разрухи. Он гордился своей близорукость. Он, вероятно, надеялся, что своими точечными усилиями он сможет оживить труп страны. Он был из тех равнодушных гадов, которые будут молчать, даже когда мир поведут на расстрел. Мелкотравчатый Федя не имел полета мысли. Не ставил больших целей. Не проявлял даже той здоровой инертности, которая приближает естественный конец исчерпавшей себя системы.

В желании идти наперекор он терял чувство реальности настолько, что готов был сидеть до полседьмого и дольше, если кто-то из обращенцев не получал вовремя нужный документ. Изредка он впадал в тихий гнев, но никогда не бросал начатого. Он скрипел зубами и работал. Федя был рабом своих комплексов; тех комплексов, что мешают в едином порыве разрушить старый мир и воздвигнуть на его плечах новый, свободный и чистый.

От него не требовалось много. Достаточно было лишь быть несогласным. Не молчать. Заявить о своей позиции. Если все одновременно заявят о своей позиции, жизнь наша сделает крутой поворот к лучшему. Достаточно лишь вербализовать свое несогласие с развалом медицины и расцветом коррупции, как эти напасти задохнутся в токсичной среде всеобщего осуждения. Но подлец Федя не мог даже этого. Он лишь разъяснял глуховатым бабушкам, под какой галочкой ставить подпись.

По его отрешенному и сумрачному виду складывалось впечатление, что он, подобно сумасшедшему, не осознает яда противоречий, которым отравляет контору. Федя был нелюбимым отличником, которого начальство терпело, потому что он неплохо знал законы и редко ошибался.

Как-то на общем собрании Федя заспорил с самим скандинавским богом, несмотря на актуальный шарф через плечо. Федя сказал ему:

— Во-первых, это незаконно, во-вторых, такими темпами нам придется работать по 60 часов в неделю. Я и так перерабатываю. Я так не могу. У меня пожилая мать. Мне нужны эти выходные.

Комната совещаний остыла. Кто-то назойливо стучал ногой по креслу. Бухгалтер изучала ногти. Сисадмин вяло мазал пальцем по смартфону. Работать по 60 часов не хотелось, но спорить со скандинавским богом никто, кроме отмороженного Феди, не решался. Конечно, среди нас не было трусов, и это чувствовалось хотя бы по резким высказываниям в адрес высшей власти, по едким постам в соцсетях и общему духу повстанчества. Некоторые из нас ходили на митинг. Один даже посидел в обезъяннике, правда, за пьяную драку.

В общем, мы не боялись ни режима, ни его прихвостней. Но внутренние дела конторы — это другое.

Свободолюбивый скандинавский бог объяснял:

— Послушайте, я же говорю: министерство не хочет считаться с ситуацией на местах. Палочная система. Нам велено повысить эффективность работы с населением. Устранить очереди. Я против этого. В смысле, не устранения очередей, а самого подхода. Но поставлена задача.

— Это можно сделать и без введения дополнительных часов, — спорил Федя. — А если вы, извините, по полдня решаете личные проблемы или курите, не будет никакой эффективности. Так мы круглосуточно сидеть будем, а очереди все равно останутся.

— За такую зарплату и полдня нормально, — вставлял кто-то. — Пусть обеспечат условия, тогда будем… Хоть круглосуточно.

Но Федя с носорожьим упрямством продолжал раскачивать лодку:

— Надо, во-первых, отбирать сотовые телефоны и отрубать интернет, а во-вторых, оценивать сотрудников по реальной выработке, а не просиженным часам. Очередь надо электронную внедрять и учет. Приемную сделать нормальной — что у нас посетители стены подпирают? Кондиционеры еще в прошлом году обещали.

— Это при вашем прошлом начальстве обещали, — хмурился скандинавский бог.

— Какая разница? — огрызался Федя. — Проблема осталась.

— Кондиционер в отдельно взятом учреждении не спасет от деградации режима, — вставал кто-то смелый под одобрительный взгляд скандинавского бога. — Что толку ставить заплатки, если вся труба — решето? У нас кондиционеры, а в больнице напротив даже капельницы ставят за деньги. Нет денег — сдохни. Ну? Мертвому припарки.

Федя хмурил лоб и, не поняв остроты реплики, бубнил свое:

— На следующей неделе потепление. Опять душегубка будет. И сесть посетителям негде.

— Бюджет составлен таким образом, что это лето придется терпеть, — отвечал бог. — Понятно же, куда деньги пошли.

— У Орлова на даче наши кондиционеры, — выкрикнула дамочка из канцелярии под дружный смех.

— Пока такие орлы у власти… Эх… — махнул рукой ее сосед.

От волнения Федя всегда заикался:

— К-как же так, а когда в п-прошлом году мебель привезли, п-п-половину столов и стульев растащили наши же… Ну, н-наши же. И это не п-при прошлом руководстве. Виктор Сергеевич бы не допустил.

— Ну, — нахмурился скандинавский бог. — Бог им судья. Что теперь.

По зловещей тени у него под носом было видно, как глубоко он осуждает этот акт бытового хищения, который, впрочем, не нанес стране столь уж существенного ущерба.

Но Федя продолжал наседать:

— Как я с-сказал, нужны внятные критерии эффективности к-каждого сотрудника…

«Ишь как под себя гребет, — думали мы. — А на страну плевать».

30 Comments

  1. А продолжение будет? Федя – чудесный идеалист, как Дон Кихот. Жаль, сейчас такие редко встречаются.

    1. Я надеюсь, встречаются. Не то чтобы он идеалист. Нормальный конструктивный чел. Чем дальше от фейсбуков — тем, в общем, больше шансов встретить Федю. Он не либерал, не патриот, он просто делает дело. Видит минусы. Может устранить — устраняет. Без политических манифестов. Просто когда встретишь его, не распознаешь в нем Федю. Кто-то поблагодарит, кто-то скажет — так ему за это деньги платят. Но Федя не в обиде, он так живет.
      PS: и спасибо за лайк на «Сбежим?» в VK. У меня про этот лайк другой рассказ народился. Название уже есть, осталось оформить.

      1. Ну ты хотя бы диалог до конца доведи. А то говорили-говорили — и конец. Только самый накал страстей начался!

      2. Очевидно же, концовку каждый должен додумывать сам, исходя из своего жизненного опыта. Какую концовку не напиши — большей части читателей она не понравится по тем или иным причинам…

      3. Юрий, лично я продолжения прошу не для того, чтобы автор мне или кому-то угодил. Просто есть законы приготовления блюда, есть законы написания текста. Я думаю, вряд ли вы в ресторане будете есть полусырую котлету, потому что потому, что повар решил, что на всех не угодить и пусть каждый в своем желудке «доваривает» ее сам.
        И вот здесь, в тексте, мы только-только к кульминации подошли, только-только назрел конфликт, а автор взял и свернул все. Чтобы мы «доварили» котлету сами.

      4. Сволащ-автор именно так и задумал.

  2. Поддерживаю народ — требуется продолжение банкета. А вообще достаточно точно уловил настроение и бурления офисного планктона. Один в один у нас) Спасибо что дал почувствовать себя немного Федей, хотя я Эдя.))

  3. Уболтали, чертяки. Хэппи-энд.20 лет спустя.

    В приемной тихо сопел кондиционер. После шести остался лишь один посетитель, сидевший в самом углу, закинув ногу на ногу и прямой, словно играл князя на невидимой сцене. Был он среднего возраста и одет не по современной моде, цирково. Одежда его была старая, давно обесценившая оранжевый до розового и синий до бледно-синего, нелепо смотрелся повязанный на шею серо-голубой шарф, растянутый, как уши бассета.
    Дверь кабинет дернулась, и посетитель напрягся. Теперь его прямота вибрировала, словно шест перед прыжком.
    В проеме появился приземистый человек с портфелем, оглядев посетителя быстрым внимательным взглядом.
    — Извините, — сказал он. — Сегодня прием закончен. Вас не предупредили?
    — Федор Михайлович, — вскочил посетитель. — Вы меня не помните? Мы когда-то работали вместе.
    Федор Михайлович несколько секунд стоял неподвижно, вглядываясь, затем, смягчившись, сказал негромко:
    — Я вас вспомнил. Что же вы… Жизнь вас как будто не пощадила…
    — Ну что жизнь, — свел худые руки тот, что в шарфе. — Условий не было… Не создали… Федор Михайлович, мне очень нужно с вами переговорить. Три минутки. Мне очень нужна ваша помощь, чтобы…
    — Создать условия?
    — Ну вроде того. Я понимаю, прием закончен, но… Про вас говорят, что вы самый порядочный в министерстве. А у меня вопрос… он деликатный что ли.
    Федор Михайлович бросил портфель у двери.
    — Лестью, допустим, вы меня не возьмете, но раз говорят — придется соответствовать. — Хорошие хоть люди говорят?
    — Хорошие… Да все.
    — Заходите.

    1. А Федя не изменился забравшись на Олимп.

      «Кто молодец? Федя молодец» (с)

  4. в реальной жизни в реальных конторах рядовые сотрудники не принимают участия в совещаниях у начальства.
    в реальной жизни Федю послали бы нахуй и скорей всего бы уволили.
    так что слабовато на этот раз. либо жанр надо приписать — фантастика. )))

    1. Черт, у нас нереальная контора, похоже) PS Вообще речь шла об «общем собрании», не о совещании, ну да ладно.
      А насчет уволили — наверное.

      1. я так понял, в рассказе речь идет о некоей госконторе. в госконторах не бывает «общих собраний».
        да и какой нибудь министр челябинской области вряд ли всех своих подчиненных хотя бы в лицо знает, а чтоб он выслушал мнение какого-нибудь специалиста 1 разряда по какому нибудь вопросу — это фантастика.
        но в чем ты прав — это в том, что «реалистичность внешняя не добавить конкретно этому рассказу ничего по существу разговора». это да.
        однако нестыковки в рассказе портят впечатление от его прочтения, поэтому я и посчитал нужным написать замечание. )))

      2. Причем же тут министр… Чет ты меня совсем запутал. Условный офис, есть у него локальное руководство, 30 сотрудников. Как бы ты объявил 30 своим сотрудникам, что им нужно усилить и углубить? Через почту России уведомлением? DDD

      3. если это один отдел, то у отдела нет «канцелярии», «бухгалтерии», «ит-отдела», как у тебя в рассказе. значит это контора покрупнее. значит есть иерархия управления. руководитель конторы вызывает к себе начальников управлений, рассказывает им, что нужно усилить и углубить, начальники управлений приходят в свои управления, вызывают начальников отделов, рассказывают им, что нужно усилить и углубить. начальники отделов приходят в свои отделы, рассказывают своим подчиненным, что нужно усилить и углубить.
        хотя конечно где-то может быть и по другому, я рассказываю про то, где сам бывал и что видал. и я предполагаю, что все госконторы работают по одному принципу.

      4. Я, в общем, с тобой согласен, что фотореалистичность можно усилить. Грубо, назвать директора «начальником отдела», придумать веский повод для общего собрания итд. Несложно, но требует времени. Как-нибудь, возможно, займусь. Пока мне хотелось сделать эскиз самой идеи, сам образ создать.
        С другой стороны, это рассказ-гротеск. Ну то есть мы же понимаем, что и такого засилья либеральных дебилов сложно представить, да еще в конторе по работе с населением. Я довел до пред-абсурдной грани, чтобы добиться нужного контраста. В жизни это мягче происходит, но суть остается.

    2. Но вообще ты прав. Это скетч. Не было времени, если честно, создавать «фотореалистичность», оставлю это на вторую редакцию. Впрочем, именно реалистичность внешняя не добавить конкретно этому рассказу ничего по существу разговора.

    3. Ну хз хз насчет не принимают. Вполне себе принимают и даже Кот периодически подобные замечания вставлять себе позволял… Но вот то, что они вряд ли на что повлияют — это уже другой вопрос. Хотя бывало…

      1. Собственно, в этом ведь и Федя — он как бы вне политики. Он, можно сказать, не осознает, что политически выгодно кивать начальству.

      2. Начальству надо кивать не политически, а строго по делу для конторы…ИМХО

      3. Политика же бывает не только крупномасштабная, но и местечковая, внутри фирмы.

      1. Вот мне тоже кажется, что эти люди, строго говоря, в пиаре и не нуждаются и даже плохо понимают, зачем он нужен.И прекрасны они не на страницах журналов или по телеку, а в естественной среде обитания.

      2. Может не совсем слово пиар тут к месту, но я пытаюсь донести, что такие люди есть, и мы просто о них мало знаем, пока сами не столкнемся. А про Федю из 74 — считаю что не зря написали. Очень позитивный пример в наше время.

Добавить комментарий для Юрий НабережновОтменить ответ