С виду – обычные очки, вроде спортивных. Зеленоватые линзы закрывают глаза стрекозьими куполами.
Павел не представлял, кто и зачем разработал это устройство: из смутных слухов ему нравился тот, будто создали его для американских военных, чтобы облегчить их адаптацию в чужих странах. Продавец, который доставил устройство в коробке из-под обуви, набитой поролоном, пряча в карман рулет из купюр, сказал лишь одно:
— Начнутся проблемы — нажми иголкой вот тут, — он показал маленькую червоточину на правом заушнике. – Вся информация уничтожится.
В коробке из-под обуви обнаружилась инструкция на английском языке: три листа, отпечатанные на истощенном принтере. Сами очки выглядели классно: корпус из легкого, твердого и холодного, как сталь, материала; заушники обрезинены; стекла дымчатые, буро-зеленые.
Павел не нашел ни страны-производителя, ни торговой марки, и лишь на внутренней стороне оправы были выгравированы три буквы: T.I.Y. Что они означали – Павел не знал.
Очки сидели прекрасно, плотно и надежно. Надписи и изображения, которые они генерировали, висели как бы в воздухе на расстоянии метра полтора.
Достаточно было акцентировать внимание на каком-то предмете, допустим, кухонном ноже, как слева, на периферии поля зрения появлялась пиктограмма в виде раскрытой книги. Павел кликал по ней взглядом, словно курсором мышки, и перед глазами всплывала надпись: «Нож бытовой. Материал лезвия – сталь. Материал ручки – АБС-пластик».
Можно было акцентировать внимание на слове «сталь», и появлялась иконка нового сообщения: «Сталь – сплав железа, углерода и легирующих элементов с содержанием углерода не выше 2.14%»
Легирующие элементы? Разворачивалось новое сообщение: «Хром, молибден, вольфрам, марганец… »
Павел мысленно спрашивал: «Крепостное право в России – когда отменено?», и через зеленоватый фон проступало – 1861 год. Достаточно было моргнуть, и поле зрения очищалось.
«Вторая по площади страна в мире?». Канада. «Самый длинный транспортный тоннель?» Сейкан. «Масса космического корабля «Восток»? 4730 кг.
Жизнь Павла резко изменилась. Чтобы носить очки постоянно, ему пришлось выдумать светобоязнь, которая якобы корректируется специальными линзами. Первое время коллеги участливо расспрашивали о болезни и давали бесполезные советы.
Теперь он был не просто молодым сотрудником отдела логистики — он стал правой рукой начальника Акинфеева, который все чаще звонил Павлу, чтобы узнать железнодорожные тарифы или разрешенную массу автопоезда в Таиланде. Только Павел мог назвать эти цифры на память.
Акинфеев прикипел к Павлу, как к своему незаменимому ежедневнику, исписанному мелким злым почерком.
Павла приглашали на планерки у директора. Только он мог сходу назвать все швейные фабрики китайской провинции Чжецзян, назвать примерное расстояние до ближайшего порта или станции, оценить время доставки и даже прикинуть транспортные расходы.
Иногда он делал вид, будто чего-то не знает.
— Дайте пять минут, — говорил он, пять минут курил и возвращался с детальным рассказом.
Ему завидовали и недолюбливали. Внезапное расположение начальства кто-то объяснил связями отца Павла, майора МВД, и слух этот мгновенно прижился.
Но были неприятности и похуже. Как-то вечером Аня, с которой они снимали двухкомнатную квартиру, вдруг потребовала:
— Назови президентов США.
Она смотрела на него поверх треугольников очков, напоминавших ее лифчик.
— Зачем? – усмехнулся Павел, теребя ее за хлястик халата.
— Ну, назови.
— Всех? Хорошо: Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мэдисон, Монро, Адамс, Джексон…
— Хватит! – Аня подняла руку. – Кого ты дурачишь? Это же не ты! Это дурацкая, дурацкая штуковина!
Она неловко перегнулась через лежащую на коленях книгу и попыталась сдернуть с Павла очки. Он перехватил ладонь и сжал:
— Не трожь! С ума сошла?
— Это ты сходишь с ума! Она присосалась к тебе, как паразит, она тебя оболванивает!
— Чтобы за бред ты несешь? С тем же успехом меня оболванивает калькулятор. Обычный рабочий инструмент с удобным интерфейсом, и все.
— Удобным интерфейсом? А зачем ты скрываешь его от всех? Что за конспирация: « У меня светобоязнь…»
— Зря я тебе рассказал. Зачем мне делиться тем, за что я заплатил немаленькие деньги? Это была моя инвестиция в наше будущее.
— Мне не нужно будущее с интеллектуальным протезом!
— Аня, Аня,- он пытался взять ее за руку. – Ты говоришь ерунду. Какой протез? Ну а если бы я посмотрел список американских президентов в википедии, тебе было бы легче? А если бы я вызубрил их для тебя? Что-то бы изменилось?
— Изменилось бы. Изменилось. Я не буду жить с парнем, который не вспомнит, когда у меня День Рожденья.
— Я помню, когда у тебя День Рожденья, — Павел снял очки, но прежде успел увидеть мелькнувшую подсказку — «16 мая 1987 года».
Да нет, ерунда. Он бы и сам вспомнил.
Аня уехала к родителям. Павел понимал причину ее фрустаций: пять лет на истфаке, три года в аспирантуре, тысячи часов, проведенных за изучением древних цивилизаций… Но даты, которые выветривались из ее памяти, как песок Карфагена, мог с легкостью назвать Павел. Она, как и все ботанички, не смогла пережить интеллектуального превосходства Павла.
Бог с ней. Впереди была новая жизнь, которую сложно понять ретроградам с истфака, цепляющимся за пленочные фотоаппараты, театр и теплый треск виниловых пластинок.
Павел стал начальником отдела логистики, отправив Акинфеева на пенсию. Устройство научилось распознавать лица знакомых, и когда в кабинет входил аналитик Ежов, Павел видел поручения, данные ему накануне.
— С корейцами связался? Что говорят? Расчет стоимости сделал? С отпуском разобрались? Что значит на две недели? Дорогой мой, ты брал четыре дня в апреле, неделю в июне и неделю в октябре. Итого 18 дней. Нет у тебя двух недель. Забыл… А я вот не забыл. Записывай, если забываешь.
Он просыпался ровно в 7:25, смотрел диетическое меню – устройство оказалось неплохим экспертом в области здорового питания. Он ехал на работу, накапливая статистические данные об оптимальном времени выезда. Получалось, если стартовать в 7.45, потратишь на дорогу шестнадцать минут. Если в 7:42 – тринадцать.
На работе, выпив традиционный кофе, он смотрел список задач, а если они были делегированы кому-то из сотрудников – видел имя, промежуточный статус выполнения, информацию обо всех проколах и достижениях.
Он любил щегольнуть, поздравив начальника отдела дистрибуции с двухлетием дочки или напомнив курьеру, что через неделю у него – третья годовщина свадьбы. Любая информация, услышанная или прочитанная им, упорядочивалась и всплывала в поле зрения в подходящий момент.
Каждый день он успевал больше. Он точно знал, сколько времени можно потратить на спор с сотрудником, пока диалог не перейдет в фазу пустых пререканий. Он научился оценивать риски. Он исключил бессмысленные поездки и порожние разговоры. Его невозможно было подловить на проколе: даже если в силу форс-мажора задача не была выполнена, он точно знал причину, новые сроки и размер депремирования, если прокол случился по вине подчиненных.
Сотрудники наградили Павла кличкой Гитлер, которая породила в нем смесь озлобления и торжества. Люди ненавидели в нем то, чего не смогли достичь сами. Это завистливое, пакостливое тявканье было лучшим барометром успеха.
Были и те, кто относился к нему, скорее, хорошо и даже открыто восхищался. Но сегодняшние друзья завтра с удовольствием разнесут весть о его проколе – в этом не было сомнений. Гармония их отношений держалась на том, что в его жизни не было проколов.
Во взглядах менеджерья, в смолкающем разговоре при его появлении, в бытовом любопытстве начальства сквозил немой вопрос: «Когда же ты свернешь себе шею?» Его веселила эта озадаченность. Никогда — отвечал он гранитным взглядом.
Как-то директор пригласил Павла в ресторан на переговоры с потенциальным инвестором для подмосковного завода. Сергей Петрович, невысокий, пожилой человек в золотых очках с лицом очень правильным, интеллигентным, физик по образованию, долгое время был старшим научным сотрудником в одном НИИ. В 90-х он занялся венчурными проектами, инвестируя в Интернет-технологии и прогрессивные строительные материалы.
Все эти годы преследовала его тоска по «альма матер», по своей лаборатории, по тем заумным спорам, что вел он с профессурой в курилке. Сергей Петрович живо интересовался церновским коллайдером, теорией струн и открытием экзо-звезд.
Павел быстро нашел ахиллесову пяту инвестора.
— Квантовая физика? Я тоже в восторге от нее. Нелокальные корреляции между объектами, разнесенными на сотни километров – это настоящее чудо. Кот Шредингера? Мне кажется, весь парадокс был в неправильной интерпретации Эйнштейном понятия «наблюдатель».
Сергей Петрович дал безусловное согласие на участие в подмосковном проекте, и Павлу льстила мысль, что, возможно, не столько старого физика интересовали будущие выгоды, сколько не хотелось разочаровывать единомышленника, которым оказался Павел.
Через неделю Павел стал заместителем директора по развитию, переехав в новый кабинет с персональным секретарем. Через полтора года он занял место самого директора, и хотя тот пытался обезопасить свою карьеру, решение учредителей оказалось веским, как выстрел из арбалета.
Павел спал не более шести часов в сутки. Устройство напоминало ему о перерывах, чтобы усталость не достигла критического уровня. В дальнем углу кабинета он установил столик для пинг-понга, организовал кабинет для релаксаций и обзавелся персональной массажисткой, совместив ее с ролью любовницей — так было оптимальней.
Его жизнь была расписана на месяцы вперед. Новые, амбициозные задачи распадались на бусины отдельных дел, которые все плотнее нанизывались на нить его рабочего времени.
«Брусилов. 16.00. Выезд через 4 минуты», — подсказывали очки.
«Брусилов Вадим Петрович. Женат. Дочери Яна и Ольга. Коллекционер оружия».
«Кортик морской офицерский. Ориентировочно 1940-е года», — реагировали очки на фотографию, которую показывал Брусилов.
«До конца встречи 3 минуты».
«17.15 – планерка в основном офисе».
«Спросить Кондакова о техническом задании».
«18.12 – позвонить отцу. Разговор не более 3 минут».
«18.18 – массаж».
Он перестал смотреть фильмы, не ходил в театр и практически не читал прессу. Все это перегружало информацией, которую он предпочитал осмысливать лишь в нужный момент.
Иногда головокружительное восхождение вызывало в нем безотчетный страх. Одна пиктограмма сменялась другой, за напоминанием шло напоминание, и не было ни малейшего разрыва в плотном строе символов. И не было уже ничего по-настоящему случайного, потому что каждая случайность получила оценку вероятности. Даже если бы случайность произошла, это была бы неприятная случайность, потому что все приятное было предусмотрено его планом.
Цепочка напоминаний вела его к новым вершинам, вела безошибочно и упорно, и не было причин волноваться, но все же волнение, как ревматизм, прихватывало время от времени. Он несся на разогнанном автомобиле, и так давно не тормозил, что начал сомневаться, есть ли тормоза.
Как-то в мае Павел Николаевич, как его называли теперь, был приглашен на прием к американскому послу.
Сотрудник службы безопасности попросил снять очки и пройти через рамку металлоискателя, потом долго вертел в руках экзотическую оправу.
— Что-то не так? – спросил Павел.
Вежливый человек в светло-песочном костюме сделал небрежный жест, что-то вроде «Ничего, простая формальность» и связался с кем-то по рации.
— Код 12, — вычленил Павел из его профессионально-неразборчивой речи.
— Пожалуйста, пройдите, — сотрудник указывая рукой направление. Двумя пальцами он держал очки, как держат ценную улику. – Это не займет много времени.
— А что случилось? В чем дело? Свяжитесь с господином Кононовым!
В небольшой комнате стоял стол, шкаф и сейф. За столом сидел темнокожий сотрудник.
— Вы говорите по-английски? – спросил он, вертя в руках очки. – Это ваше?
— Да.
— Просто очки?
— В чем дело? Меня в чем-то подозревают? Я требую присутствия адвоката.
— Нет-нет-нет, мы ни в чем вас не подозреваем, — смягчил тон темнокожий. – Вы уверены, что в этих очках нет источника электромагнитных волн? Для чего наушник?
— Это просто очки с гарнитурой для сотового телефона. Что, в Америке таких не делают? Они стоят 50 долларов.
— Окей. Вы говорите, что в них нет радиопередающих устройств?
— Да, именно это я и говорю.
— Окей. Окей. Ноу проблем.
Он вытащил из сейфа прибор, похожий на дозиметр, и быстро провел вдоль дужки очков. Прибор пискнул.
— Что вы сделали?
— Ничего, рутинная проверка, рутинная проверка, — повторил темнокожий сотрудник, возвращая очки Павлу. — Приносим изменения за неудобства. Вы можете подать жалобу в установленном порядке.
— Никаких проблем, — ответил Павел, покидая тесную комнату в сопровождении песочного костюма.
Его провели в банкетный зал отеля.
— Павел, добрый вечер, — с сильным акцентом сказал посол. – Мы рады, что вы смогли присоединиться. Мне сказали, вы большой знаток живописи Моне? Да? Вы обучались искусству?
Не было никаких подсказок. Павел проверил рукой очки – они сидели плотно, как обычно. Кто такой Моне?
— Я… да, я люблю искусство, — ответил Павел. – Почти также, как бизнес.
— Да, бизнес, понимаю… – дружески хлопнул по плечу посол и отошел к вновь пришедшим.
Павел не помнил имена половины присутствующих. Он должен знать почти всех. Должен знать их дурацкие хобби, привычки и семейный статус, должен интересоваться их яхтами и коллекциями… Но кто из них коллекционер?
— Павел, какие работы Моне вам нравятся? — снова прилип посол, имя которого он тоже не помнил.
Павел напрягся: Моне, Моне… Нет, тихо. Жуль Моне? Йорг Моне? Габриель Моне?
— А-а-а… — лукаво протянул американец. – Вы не хотите ли тем сказать, что вам тоже нравятся эти… — он сложил руки тюльпаном. — …кувшинки? Ну, не разочаровывайте меня, Павел, а?
Павел пожал плечами:
— Извините, что неоригинален.
— Понимаю, понимаю. С детства, да? Детское впечатление, да? Колер оставляет впечатление, да?
— Именно. Именно так. Исключительный колер, цвета… Масса позитивных ассоциаций.
— Да, да, извините, я на секунду…
Павла осаждали незнакомые люди, которых интересовали бладхаунды, термоядерный синтез и демографическая ситуация в юго-восточной Азии. Не раз и не два он прочитал на лице собеседника удивление, граничащее с подозрительностью.
— Павел, вы хорошо себя чувствуете?
— Да-да, спасибо.
Он исчез при первой же возможности, попросив передать извинения безымянному послу.
На освещенной холодным светом кухне он долго рассматривал очки, надевал и снимал их, протирал линзы замшевой тряпкой. Это были обычные очки с зеленоватыми линзами.
Он почти не спал, пытаясь вспомнить планы на следующий день. Но он не их знал. Никто не знал, даже его секретарша, которой он, вундеркинд бизнеса, доверял лишь ведение архива.
Он заснул под утро, проспал и явился на работу к одиннадцати. Его искал Нефедов. Звонил Загудов. Бухгалтерия прислала осторожное письмо с уточнениями, которые он должен был посмотреть еще утром. Он не помнил почти ничего их своей прежней успешной жизни. Он хотел позвонить отцу, но не нашел номера. Последние годы он не пользовался сотовым телефоном, нося его в кармане для вида.
Он завел электронный ежедневник и лихорадочно собирал обрывки информации в надежде восстановить полную картину. Информация копилась, как грязное белье, и чем больше он пытался осмыслить ее, тем больше путался. Информация давила на барабанные перепонки, как толща воды.
Он писал в ежедневнике план мероприятий, но они толкались и мешали друг другу, словно пассажиры метро.
Первые осечки ему простили, но лимит терпения оказался невелик. Он спал на работе несколько часов, часами просиживал в Интернете, испробовал несколько бесполезных техник улучшения памяти… Он доработался до кровоизлияния в глаз.
Через три недели он был уволен по обоюдному согласию с учредителями, а бывшие доброжелатели разнесли слух о нервном истощении бывшего директора. В пресс-релизе ему выразили благодарность и понимание того факта, что он хочет уделять больше времени семье. Семье, которой у него не было.
В тот день, когда он последний раз пожал руку учредителю, он оставил машину на стоянке и пошел домой пешком. Спешить уже было некуда.
Он прошел по переулкам через парк к набережной и остановился на мосту. Будущее перестало быть определенным. Ничто не подсказывало следующего хода. Он был предоставлен самому себе. Страшная перспектива вольной жизни для одомашенного зверька.
Вода пахла тиной. Ветер принес гарь судового дизеля. От шипящего стада машин за спиной подступил ядовитый дух.
Он снял очки. Коричневая вода стала серо-голубой. Чернели спелые головки камышей. Белые облака громоздились над горизонтом, как арктические снега.
Его жизнь, взяв позорную передышку, начиналась заново.
Он купил сим-карту, подключился к Интернету и нашел страничку энциклопедии со списком американских президентов. Он долго сидел на остановке, читал и шевелил губами, читал снова. Прошло не меньше часа. Стало прохладно.
Он сел в автобус, проехал несколько остановок. Метро, эскалаторы, толпа на выходе, перекресток, высотный дом, консьерж, седьмой этаж, дверь. Он позвонил, еще раз и еще. Ему не терпелось.
Открыла Аня. Он сдернул очки и заговорил.
— Вашингтон, Адамс, Джефферсон, Мэдисон, Монро, Адамс, Джексон…
— Заходи.
Он показал очки на просвет:
— Смотри! Я отключил их.
И в этот самый момент по тыльной стороне линзы пробежал знакомый блик.
Павел надел очки.
«Встреча с господином Гейзем — 16.00».
Вот черт. А если так: «Моне. Как звали Моне? Кто это?»
«Оскар Клод Моне, один из основателей импрессионизма».
День взятия Бастилии?
«14 июля 1789 года».
— Ты куда? — крикнула Аня в спину. Он терзал кнопку лифта.
— Извини! Я позвоню! Обязательно позвоню! Дела!