В тупике Уральских гор, где расположен посёлок Магнитка, красота невероятная. Здесь проходит границе национального парка «Таганай», и горные гряды поднимаются из тумана, словно земля напрягла мускулы.
В такую глушь не поедешь просто так, без повода. И поселение здесь возникло 90 лет назад не просто так, а благодаря залежам титана и ванадия. И в последние годы Магнитка существовала благодаря обогатительной фабрики «Метагломерат», на которой работали почти все, кто нуждался в работе. Однако владелец фабрики, ЧЭМК, решил остановить предприятие и разогнать всех рабочих. Теперь они смотрят на окружившие их горы с нескрываемой тревогой — деваться-то некуда.
— Сейчас фабрику закроют, будем всю зиму картошку да капусту грызть, — говорит Борис Бубырь, бывший глава Магнитки. — Закроется фабрика — ничего тут не будет. Это же основной источник бюджета. Освещения не будет, дорог не будет. Неначё будет ремонтировать.
На фабрике трудится супруга Бориса Ивановича. «Танюха бы тебе такое рассказала, о-о!», — приговаривает он, сетуя, что именно сегодня она работает. Смены здесь по 12 часов: сначала в день, потом в ночь, потом — двое суток перерыва. С учётом физической тяжести работ графит изнурительный, но здесь привыкли.
С фабрикой в Магнитке связана почти каждая семья. Я захожу случайный двор, чтобы сделать снимок, где меня берёт в оборот Нина Яковлевна:
— Двое сыновей у меня там, — жалуется она. — А эти буржуи говорят: завод закроем, пусть на вахту едут. А что значит на вахту? Тут и раньше на вахту ездили, а сколько семей из-за этого разрушено, сколько детей без отцов?
Это не первый экзистенциальный кризис Магнитки. Месторождение титаномагнетитовых руд открыли здесь в начале XIX века, но до 30-х годов следующего века им не занимались. Но в годы сталинской индустриализации титановые и ванадиевые сплавы стали востребованы, и Магнитка разрослась до посёлка городского типа с 16 тысячами жителей (сейчас — четверть этого числа). Титановую руду добывали закрытым способом и с 50-х годов обогащали здесь же. Попутно работали с бурым железняком, который постепенно вытеснил из «меню» титан и ванадий.
В 70-х шахты закрыли, и с тех пор работали в основном с привозным сырьём. Предприятие превратилось в Златоустовскую аглофабрику, где из хромовых и марганцевых руд получали агломерат — это сырьё, из которого в процессе спекания удаляются вредные примеси. Сейчас аглофабрика не работает, и главная функция предприятия — обогащение руд: их здесь дробят в мелкую пудру и отделяют пустую породу от богатых хромом частиц.
Олег Пургин, рабочий дробильного цеха, встречает нас на крыльце: утром он вернулся с ночной смены, отоспался и к полудню готов общаться о наболевшем.
— Разговоры начались ещё летом, а в конце августа с ЧЭМК приехали две женщины, как я понял, из отдела кадров, и говоря, мол, поставок руды из Казахстана нет, поэтому фабрику будут закрывать, — вспоминает он. — Всем предложили увольняться. На что жить теперь — непонятно.
А Куса и её машзавод? Ехать недалеко, километров двадцать.
— Завод полумёртвый, раздроблен на куски! — отмахивает Борис Бубырь. — Наоборот из самой Кусы к нам на предприятие ездят.
Я интересуюсь зарплатой на заводе. Олег скрывается в доме и через минуту возвращается с чеком, на котором пропечатаны суммы:
— Вот глядите: начислено якобы 35 тысяч рублей за март, вроде неплохо. А на руки я получил, глядите, 13 523 рубля.
— Не понял, в чём подвох?
— Ну, был ещё аванс 5800 рублей, в сумме примерно 19 тысяч рублей — это и есть моя зарплата, — объясняет Олег. — Но они зачем-то добавляют в расчётку предыдущую зарплату, то есть в марте приплюсовывают выплату за февраль. А потом, перед расчётом, вычитают её снова.
— Прибавляют и вычитают? Зачем?
Олег пожимает плечами. Этим вопросом задаются многие рабочие, но вместо ответа две гипотезы: или «буржуи» создают иллюзию больших зарплат, или увеличивают налоговую базу, чтобы ободрать работяг до нитки. Подозреваю, что причина может быть в некой казуистике, но коммуникация бухгалтерии с персоналом выстроена неважно.
По словам Олега, рабочих уговаривают уйти по своей воле, намекая, что весной предприятие может заработать снова.
— А у меня вот доплата за непрерывный стаж 3000 рублей, — показывает он. — Ладно, в городе это, наверное, не бог весть какая сумма, а здесь очень чувствительно. Вот я сейчас уволюсь и всё: пропал мой стаж…
Олег начал работать на заводе ещё после армии, но в 90-е, когда всё сыпалось, ушёл: ездил на заработки в Башкирию. В 2004 году, когда предприятие взял под контроль ЧЭМК, он вернулся, то есть трудится уже 16 лет. Что делать, если завод всё же закроют?
— Не знаю, что делать, на урожаях здесь не проживёшь, — говорит он, показывая мелкую ранетку, похожую на вишню. — Да и времени не было заниматься.
Выясняется и ещё одна проблема: полноценное фермерство осложняет близость к национальному парку «Таганай». Грибы и ягоды собирать ещё разрешают, но выпас скота или рубка леса под запретом.
Когда разгорелся конфликт, ЧЭМК предложил рабочим «Метагломерата» альтернативы — вахтовую работу на других предприятиях холдинга «Урало-Сибирская металлургическая компания», включая и комбинат в Челябинске. Олег настроен скептически:
— Тут же семья, хозяйство, как уехать? Да и условия там…
— Они на тот же ЧЭМК берут до срочным контрактам, понимаешь? — добавляет Борис Бубырь. — Утихнет всё и через полгода не продлят контракт, что тогда?
— Говорят, мол, предприятие переходит на сезонную работу, а что это значит? — спрашивает Олег. — Я уволюсь, а где гарантия, что весной меня возьмут? Нет таких гарантий.
Накануне в Магнитке прошло выездное совещание местных вожаков с представителями ЧЭМК, по итогам которого решений не приняли, но договорились, как водится, создать рабочую группу и составить дорожную карту. В дорожные карты рабочие не верят: ну, разве что в те, которыми можно перекинуться в «дурачка» по пути на вахту.
Что касается вахты, то помимо работы на челябинском электрометаллургическом заводе рабочим предложили два варианта.
Первый вариант — это экстрим на грани романтики: посёлок Харп на Полярном Урале. Помимо хромового рудника здесь расположена колония особого режима «Полярная Сова», и полгода царит то полярный день, то полярная ночь. Доехать тоже проблематично. Сергей Девятков, который отработал в Харпе вахту при запуске нового цеха, вспоминает маршрут: Магнитка-Челябинск-Москва-Салехард-Лабытнанги-Харп. Вахтовки, самолёт, паром, опять вахтовки…
— Я летом был в Харпе, там снег кое-где лежал, а зимой вообще делать нечего: заметёт и будешь сидеть без работы и без возможности вернуться, — говорит он. — Там зимой жизнь останавливается, дороги переметает, выйти невозможно: бывает, люди гибнут. А они ещё оплату, я слышал, хотят к выработке привязать. Так вот приедешь туда и посидишь за свой счёт. Летом там ещё туда-сюда, а зимой я не поеду.
Сам Сергей уволился с «Метагломерата» как раз сегодня. Зачем уволился?
— Так а чего ждать? Закроют всё равно.
В коллективе пошёл раскол, и часть сотрудников, как Сергей, рассматривает возможность вахтовой работы.
— Ну, ты пойми, предприятие закроют, а потом и на вахте мест не останется, — добавляет Борис Бубырь. — Люди в отчаянии.
Сергей согласился ехать на вторую из предложенных локаций, в посёлок Сараны Пермского края, до которого от Магнитки — 550 километров. Дорога и еда за свой счёт, но жильё оплачивается. Месячная вахта включает 15 дневных и 15 ночных смен по 12 часов. Борис Бубырь хмурится и спрашивает:
— 15 суток в ночную — как ты это себе представляешь? Ты заснёшь там где-нибудь, а кругом оборудование, всё движется.
— Да я так уже работал, ничего, — возражает Сергей.
Он видит плюсы: доехать можно на машине со всем своим скарбом, а зарплата — 70 тысяч рублей в месяц против 30 тысяч, что он как мастер получал на «Метагломерате».
Поскольку вахтовая работа идёт по графику месяц через месяц, по факту Сергей будет получить примерно столько же — 35 тысяч в месяц, из которых нужно вычесть расходы на дорогу. Плюс нет никаких гарантий, что со временем от его услуг не откажутся совсем.
— Понимаешь, если бы им предложили вахтовую работу без увольнения, другое дело, — говорит Бубырь. — А так, получается, уволился и никаких обязательств?
Я спрашиваю Сергея, почему он не выбрал ЧЭМК: всё же до Челябинска 200 километров, не 550.
— Ребята, кто поехал, недовольны: ставят «на лопату», зарплата минимальная, да ещё ваши челябинские рабочие недовольны, предъявляют нашим, мол, зачем сюда приехали премии у нас отнимать? — объясняет Сергей.
А почему свет клином сошёлся на казахских хромитах, если месторождения есть и в России: в том же Харпе и Саранах?
— Из Пермского края всё в Серов идёт, там близко, — объясняет Сергей. — А с Харпа стараются забирать богатую руду и сразу в Челябинск. А бедной руды там — целые отвалы: вот бы её на наш завод…
— Почему тогда не наладят поставки?
— Так зима же, говорю. Скоро там всё встанет.
Судя по всему, с этим и связан переход на «сезонные методы работы», о которых представители ЧЭМК заявляют рабочим. По словам местных, некоторые уже не против: лелеют надежду отсидеться зимой на бирже труда, а весной…
— Да что будет весной, никто не знает, — говорит Борис Бубырь. — И завод разворуют за это время.
— Там же охрана, — хмыкает Сергей.
— Вот охрана и разворует. Там цветмета одного знаешь сколько?
Пока настроение в Магнитке тревожно-обречённое: между строк читается осознание, что завод закроют в любом случае. Сначала возьмут паузу на составление «дорожной карты», за это время отчислят тех, кто посговорчивее, а потом, когда утихнет шумиха, додавят строптивых. Под угрозой — четыре сотни человек, а по факту — каждый житель посёлка, так или иначе связанный с производством.
— Тут много пенсионеров по стажу, но не по возрасту, — объясняет мне Бубырь лукавую математику. — Дорабатывает женщина до 50 лет, её на пенсию 8 тысяч рублей. А до полноценной пенсии — ещё 10 лет, и работать негде, и здоровья уже нет. Вот и живи.
Кстати, несколько лет назад жители Магнитки протестовали против местного цинкового производства, которое давало едкие выбросы, а рабочих мест обеспечивало мало. Вечное противоречие между необходимостью зарабатывать и жить в чистоте — в России это зачастую антонимы.
О том, как легко оставить здоровье на «Метагломерате», я узнаю от Елены Щербининой. На жизнь она не жалуется, наоборот, отвечает почти задорно. Но работа машиниста конвейера оказывается совсем не задорной:
— Ну, вот идёт конвейер с рудой, — объясняет она. — На нём комки, иногда такие, что приходится мужчин звать. А если поменьше — то я сама. С конвейера это всё падает, надо лопатой поднимать и обратно закидывать.
Махать лопатой приходится все 12 часов: Елена вспоминает, как первое время, в 2013 году, приходила домой и падала замертво. В её обязанности также входит очистка магнита, который удерживает попадающийся в руде металлолом: болванки она выносит вёдрами. Не улучшает здоровье и сильная запылённость.
— Не знаю, что делать, — пожимает она плечами и смущённо смеётся. — Вахта? Нет, какая вахта. У меня сыну 3 года. А муж не может поехать из-за проблем со здоровьем.
Зарплата Елены — тысяч 16 в месяц. У мужа, который работает там же, до 19 тысяч. Работу они потеряют оба, и плана «Б» пока нет. Есть только семья и огород, на котором Елена провела весь отпуск. А ещё — симпатичный поросёнок, но это, так сказать, на закуску.
ЧЭМК взял контроль над фабрикой в 2004 году, отбившись в судах от конкурентов из Екатеринбурга. При новом собственнике, говорят рабочие, было неплохо, хотя впечатления старожилов приукрашены памятью о мрачных 90-х. Челябинцы построили несколько новых цехов и по всем признакам бросать завод не планировали, по крайней мере, при прежнем владельце (после «развода» челябинских олигархов фабрика отошла от Александра Аристова к Юрию Антипову).
Форс-мажор с прекращением поставок из Казахстана — не вина собственника завода, о чём ЧЭМК постоянно напоминает и рабочим, и журналистам. Впрочем, это тем более не вина сотрудников, которых накануне зимы поставили перед фактом. Переходить на натуральное хозяйство в сентябре-октябре уже поздновато.
Не обсуждается и вопрос поставок с альтернативных месторождений. Фабрика работал с хромовой и марганцевой рудой, но, по словам заводчан, может быть перепрофилирована под другое сырьё. Люди готовы потерпеть временный спад, но что их действительно удручает — внезапность кризиса и нежелание работодателя брать на себя хоть какие-то обязательства (не путать с обещаниями в СМИ).
И вроде бы понятно, что монопоселения горнозаводской зоны давно ходят по грани. Недавний тур по двум Катавам и Юрюзани показал, что заброшенных домов там больше, чем перспектив. Промышленность здесь всегда живёт своей жизнью, рассматривая население лишь как придаток, рабочую силу, которая в какой-то момент становится ненужной. То, что люди — не станки, во внимание не принимается. Крутитесь как хотите. Изобретайте. Или терпите. Это Урал, детка.
А чего у этих месте не отнять — красоты. Но как здесь жить, мы, похоже, так и не придумали.
Другие фотки с Магнитки: даже не думал, что осенью здесь так шикарно.
Больше подобных материалов — в рубрике «Репортаж».