Как мобилизация изменила Урал? Никак

Сегодня ровно месяц со дня мобилизации: явления, которое оптимисты исключали, власти отрицали, а пессимисты считали неизбежностью. Меня часто спрашивают (в основном уехавшие за границу), как мобилизация изменила настроения сограждан, ведь с ней и тянули так долго, боясь, что россияне в своей массе поймут, что вобла есть вобла.

Мне сложно выделить какое-то одно настроение. Первый раз я побывал на отправке мобилизованных 25 сентября в пригороде Челябинска, ожидая застать картину мрачную, почти похоронную. Но увидел без пяти минут ликование: «Саня, давай, за…рь [уничтожь] их всех!». Были и сосредоточенные лица, были зарёванные, но своей торжественностью происходящее больше напоминало встречу футбольной команды, чем проводы на фронт. О фронте особо и не говорили: некоторые родственники считали, что мобилизованных ждёт длительное обучение, после чего их направят в тыловые части. «Ведь не могут людей без боевого опыта бросить на передовую», — соглашались они друг с другом.

— Всё путём, братан. Я следующим пойду…

На следующих проводах бравурные настроения притухли, уступив место тревожной сосредоточенности, но большая часть отправлявшихся пришла добровольно. На вопросы о мотивах мобилизованные отвечали: «НАТО на пороге… Надо страну защищать… Кто, если не мы?». Я обнаружил даже тех, кто раньше выражал недовольство российской властью по самым разным поводам, а сейчас явился по первому требованию. У нас нашлись общие знакомые, и уже потом я спросил их об этом феномене. Ответ был примерно таким: «Почему пошли? Думали, будет вроде игры в “Зарницу”». Впрочем, уже по прибытии в Елань настроение некоторых изменилось, но это отдельная история.

На отправках было много заплаканных женщин, обескураженных, с немыми вопросами на лицах. Мужчина в силу мужской гордости не может «зассать», и что у него скрывается под бронёй внешней бодрости — сразу не поймёшь. Вид женщин, казалось мне, больше отражает истинное настроение, только я снова ошибся: отстаивать права своих мужей, братьев и детей стали единицы. Отношение остальных — это или одобрение, или смесь фатализма, страха навредить и ощущение бессилия.

Фото Екатерины Тычининой

Бессилие скоро овладело и мной. Я не знаю, как выглядит российская власть времён мобилизации сверху, но снизу она кажется молохом военной машины, не имеющей лица, не персонифицированная, состоящая из лоскутного одеяла зон чиновничьей ответственности, где мобилизованный существует в пограничном состоянии где-то между военкоматом, гарнизонным командованием, региональной властью и перегруженными кабинетами терапевтов.

Мы были настроены работать, как и раньше: воспринимать обратную связь читателей, доводить жалобы до властей, выступать медиаторами процесса. Но вдруг оказалось, что у нас нет не то что козырей — нет даже понимания, во что мы играем. Вместо колоды — пустые листы обещаний. Критерии мобилизации, объявленные 21 сентября, создавали впечатление, что речь всё же о военных с боевым опытом и сравнительно молодых (первого разряда запаса). Но апеллировать к этому оказалось бесполезно: призванные, с кем я говорил лично, имели лишь опыт срочной службы, а некоторые выходили за возрастные лимиты первого разряда: для солдат это 35 лет, для младших офицеров — 50 лет. Но этих критериев не было в указе, а значит, не воспринимали их и военкоматы.

Ещё драматичней ситуация со здоровьем. В нашей лунтиковской вселенной мобилизации должна предшествовать оценка состояния бойца, ведь в отличие от срочной службы нынешний призыв затрагивает людей среднего возраста с накопленными хроническими болячками и старыми травмами. Быстротечность процесса не оставляла шансов оценить здоровье самим, значит, этим должны заниматься некие призывные медкомиссии, думали мы. Но выяснилось две вещи. Первая — обязательного медосвидетельствования во время мобилизации, по мнению юристов, законом не предусмотрено. Вторая — список болезней, исключающих мобилизацию, предельно узок и подразумевает состояния, близкие к инвалидности. Даже геморрой с частыми осложнениями не даёт нужной категории Д.

Когда закон разрешает практически всё, всё само собой становится законным. У нас были истории многодетных, людей в возрасте, с жалобами на заболевания, но все попытки им как-то помочь разбились даже не о стену. Они разбились о бесконечный лабиринт отражений, в котором ты рано или поздно теряешь ориентировку. Тебе советуют обращаться в региональную, военную, гарнизонные прокуратуры, к уполномоченным по правам человека, напрямую к губернатору, к военкому, к начальнику части, идти в суд, звонить на горячую линию… И кто-то готов тебя слушать, обещает помочь, даёт хороший совет. Но дальше в этой цепочке преломлений попадается абсолютно чёрное тело и поглощает всю набранную инерцию. Мобилизация законна, а у ошибок нет фамилий — они растворены в калейдоскопе процесса, где мобилизованный сегодня здесь, а завтра там, и это — разные юрисдикции. Каждый новый командир может объяснить всё плохое недоработками предыдущего коллеги. Мелкие чиновники кивнут на крупных, крупные — на мелких. Это даже не административный футбол — это настольный теннис, где мяч опережает мысль.

Это Татьяна, супруга многодетного фермера: семье удалось добиться пересмотра дела в суде, но вчера её мужа не выпускали из военной части. Сегодня мы планируем опубликовать развязку этой истории, но ещё не до конца понимаем, какой она будет

Но такие истории — горе отдельно взятых семей. Если же смотреть шире, то жизнь продолжается, и те, кто не сбежал за границу и не попал под призыв, начинают потихоньку расправлять плечи. Телевизор говорит о скором окончании мобилизации, не оставляя при этом бумажных следов, которые бы подтверждали или хотя бы проясняли эти слова.

И жизнь возвращается в колею. В России не принято переживать за себя и за того парня. Нам хватает переживаний за себя.

Когда появилась первая информация о погибших мобилизованных из Коркино и Розы, мы подумали, что это фейк — слишком быстро всё произошло. Потом их гибель подтвердилось. В день похорон я ездил в Могильное, где мобилизовали многодетного фермера, но по возвращении посмотрел фотографии с похорон и поразился, сколько человек пришло проститься с мобилизованными. Я спросил у нашего журналиста Нади Кондрашовой, которая работала на месте, каким было настроение людей. Она сказала:

— Это была боль, но боль глухая, как бы внутри себя, не рефлексирующая.

Похороны погибших мобилизованных в Коркино

Я понял, о чём она: всё, что случается в жизни, люди воспринимают как погодные явления, которые могут быть неприятны, но неизбежны и к тому же необъяснимы. Это не только покорность року, но и прагматизм: вернуть нельзя, значит, нужно думать о жизни здесь и сейчас. Люди не задают вопросов, на которые не получат ответов, — у них нет такой потребности. Они предпочитают тратить себя на что-то ещё.

Вот уже третью осень октябрь кажется самым мрачным месяцем года. Но в 2020 и 2021 году люди сражались с микроскопическими организмами в форме ежей, и казалось, что мир переживает худший кризис. Сейчас же они словно сражаются сами с собой, теряя чувство локтя, самоизолируясь в своих мирах, вводя масочный режим безразличия. И что делать, не знает, похоже, никто.

9 Comments

  1. Всё так. Только вирус не организм. И нифига люди не сражаются с собой. Скорее проигрывают себе.

  2. Добавим фактов.
    Как я понимаю, наклейки букв с машин исчезли.
    Это в первую очередь граждане из малых городов и сел (собственно сторонники), кроме них есть еще такие города как Хабаровск, Москва.
    В любом социуме общественное мнение разворачивается долго, а у нас достаточно консервативные сограждане.
    И еще нюанс мобилизация будет продолжаться.

    1. Да, тоже обратил внимание, что наклеек стало гораздо меньше. Да и сложно как-то в качестве вдохновения использовать символ, который так часто мелькает на кадрах брошенной и разбитой техники.

  3. Мне кажется вообще поддержка СВО постепенно маргинализируется. Фокус внимания теперь на обстрелах, носках для мобилизованных и прочих частностях. В целом же картину стараются не смотреть.
    И еще заметил, что в последнее время больше активности женщины/девушки проявляют. Они самые громкие, кровожадные и принципиальные, рубят правду матку и обличают предателей, и конечно же у всех мужья сразу пойдут мобилизовываться, как только позовут, вот только не позвали пока, но они пойдут.

    1. Некоторые женщины действительно очень агрессивны, может быть, потому что не примеряют на себя рубаху мобилизованного и могут ещё долго жить в иллюзии «высокоточной сверхэффективной войны». Они как попали в этот кокон озверелого патриотизма, так и не могут из него выйти. А всё идёт не так гладко и быстро, как им обещали, и они теперь делают вывод, что всё это от недостаточной жестокости, и требуют ещё, ещё… Жутко так-то.
      Впрочем, меня успокаивает и примиряет, что есть женщины вроде Ангелины из прошлой статьи и другие женщины. И дело не только в том, что забрали их мужчин. Они и в принципе всё это не поддерживали на уровне даже какого-то женского чутья.

    2. Агрессивная девушка это вообще не норма и скорее говорит о росте тревожности, которая каким-то образом должна изливаться, желание быстрее это закончить.

      1. У многих, я заметил, поддержка войны — это уже форма психологической защиты в чистом виде.
        То есть вера в победу — это надежда на новый мир, где Россия великая, нам ничего делать не надо, мы живём в процветании и все нас уважают и бояться.
        И любой отказ от этой концепции означает, что ты должен смириться с тем крахом, к которому мы идём. Окей, мы уже восемь месяцев живём с этим ощущением, а для них оно новое, пугающее, жуткое, с чем невозможность примириться. Это не считая того, что от своих убеждений в принципе сложно отказываться.
        И они надеются, что всё-таки что-то такое произойдет и наш ассиметрично мыслящий Путин придумает изящный выход. А то, что мы раз за разом только ухудшаем своё положение, проходя одну точку невозврата за другой — это слишком страшно, чтобы осознавать.

      2. Вот именно что мы проходим точки невозврата одну за другой. Но никто не говорит о том как должен выглядеть этот новый великий мир и что для этого нужно отвоевать на поле боя, и что потом делать с отвоеванным? Если победа России возможна, то может хоть кто-то сказать, как она должна выглядеть? По риторике пропаганды РФ, видимо, должна победить всех(ну буквально весь мир). Но у мира то силенок побольше, вот они действительно «всерьез не начинали». Получается чем дольше мы отказываемся признать очевидное тем в большую яму мы себя загоняем и тем хуже последствия для страны. Не понимаю, что движет «озверелыми патриотами», такое ощущение что они живут одним днем и не способны заглянуть хотя бы на шаг вперед, а ведь рушится и их будущее тоже.

Добавить комментарий