Река Ольховка протекает вблизи единственной на Урале атомной станции — Белоярской. Но поначалу, как мы ни ходили вдоль её русла, индикатор радиоактивности едва потрескивал, показывая безопасные 12-18 мкР/час — фоновое значение для местности. Время шло, и мы готовились признать поражение, как внезапно показания подскочили до 40 мкР/час — немного, но выше фона. Мы с оператором замерли. Место было уютное, тихое, возле самодельного моста через Ольховку и её впадения в Пышму. Копнули влажный грунт, и началось: 83, 113, 138 мкР/час… Максимальное значение в одной из лунок — 210 мкР/час. То есть под ногами у нас де-юре был не грунт, а радиоактивные отходы, из которых ползли вполне жирненькие дождевые черви. Место явно рыбацкое: тут соорудили мост, есть кострища, рогатины для удочек на Пышме. Удивительно? Для Урала — почти нормально.
Сегодня, 26 апреля — очередная годовщина Чернобыльской аварии. И как-то само сложилось, что к этому дню мы в редакции 74.RU готовим материалы, посвящённые радиации, благо, Урал подкидывает массу поводов: взять хотя бы реку Теча, село Бродокалмак, Восточно-Уральский радиоактивный заповедник и остатки мрачной «Лаборатории Б». Кстати, по дороге к Ольховке мы остановились у Течи на мосту трассы Челябинск-Екатеринбург: здесь в 50 метрах от русла «светят» привычные 100-200 мкР/час: можно индикаторы радиоактивности проверять. А чуть выше по руслу есть места на 600+ мкР/час.
Но сейчас нас интересовала Ольховка: небольшая речка под Екатеринбургом, вытекающая из Ольховского болота, куда сливала радиоактивные отходы Белоярская АЭС. Сброс идёт и сейчас, но, по официальным заявлениям, в пределах допустимых норм. В целом, Ольховка не чета нашей Течи: мы попытались копать её русло в случайных местах, на отмелях, но на глубине в несколько сантиметров мощность гамма-излучения оставалась фоновой, то есть загрязнение тут не настолько зловещее, но оно есть.
Место, где грунт «звенел» на 210 мкР/час (то есть минимум в семь раз выше фона), нашли не мы: ещё четыре года назад, в 2020 году, с помощью более сложной аппаратуры его обнаружил физик-ядерщик Андрей Ожаровский. Он неоднократно привлекал к проблеме внимание атомной общественности, в том числе, осенью 2023 года во время общественных слушаний на Белоярской АЭС. И в связи с этим нас интересовало, что стало с этим местом после первой шумихи: может быть, загрязнённый грунт уже вывезли или подсыпали берега, как в случае с Течей?
А произошло вот что: ничего. Всё осталось также, как во время «открытия» этого пятака: над поверхностью светит до 100 мкР/час, если углубиться — то и больше. Сам Андрей Ожаровский находил точки, где мощность излучения достигала 400 мкР/час (в лунках).
Опасно ли это? Наш простенький прибор ловил только гамма-излучение, и значения в 100-200 мкР/час, тем более локализованные, не представляют прямой опасности. Но гамма-излучение — лишь симптом проблемы, как температура при гриппе. Местный грунт загрязнён в основном цезием-137, который излучает бета-радиацию, а её наш прибор не ловит (он фиксирует «гамму» от распада изомера бария, но не распад самого цезия-137). Другими словами, мы видим лишь вершину айсберга, и главный риск здесь — попадание таких изотопов в организм: внутреннее облучение при прочих равных значительно опаснее внешнего.
Как загрязняли Ольховку
Белоярская АЭС является старейшей из коммерческих атомных станций СССР — запущена в 1964 году. Самые дикие годы атомного разгула были уже позади, например, реку Теча бесконтрольно загрязняли в 1949-1952 году (и в меньших объемах до 1957 года). Однако слив радиоактивных отходов в ближайшие водоёмы в 60-х и 70-х не считался табу, да и сейчас ситуация не так однозначна, но об этом ниже.
Главным водоёмом для Белоярской АЭС является одноимённое водохранилище на реке Пышма, вода которого используется для охлаждения тепловой станции (на Белоярской АЭС нет градирен). Но рядом километрах в четырёх есть ещё Ольховское болото, которое является истоком речки Ольховки, впадающей в Пышму ниже по течению. И в первые годы работы Белоярской АЭС в это болото сбрасывали радиоактивные отходы, причём делалось это не исподтишка, а вполне открыто, согласно проекта станции. На Белоярской АЭС события тех лет прокомментировали так:
— Ольховское болото входит в санитарно-защитную зону Белоярской АЭС. Загрязнение Ольховской болотно-речной системы произошло в 1960-х—1970-х годах прошлого века при работе энергоблоков первой очереди Белоярской АЭС (реакторы АМБ-100 и АМБ-200, остановленные в 80-х годах прошлого века, готовятся к выводу из эксплуатации). Накопление радионуклидов произошло из-за несовершенства санитарных норм и правил, действовавших до 1979 года, которые не ограничивали объём сбрасываемых дебалансных вод. Определяющим параметром при сбросе этих вод была лишь допустимая концентрация радиоактивных веществ, регламентируемая действовавшими в годы создания советской атомной энергетики нормами радиационной безопасности. В связи с этим произошло накопление радиоактивных веществ в донных отложениях болота, так как торфяная залежь Ольховского болота является естественным фильтром для радионуклидов.
На станции говорят, что по периметру болота размещены предупреждающие знаки, но их мы не видели — лишь остатки колючей проволоки. Не встретили мы и инспекторов, которые вроде бы проводят здесь проверки границ зоны. Справедливости ради, не нашли мы на болоте и мест с превышением уровней гамма-радиации: она везде была фоновой на уровне 8-16 мкР/час. Это не говорит о чистоте водоёма: по словам Андрея Ожаровского, болота за счёт торфа — естественного абсорбента — хорошо «впитывают» радиацию, и, чтобы докопаться до неё, нужно бурить глубокие лунки. Собственно, на это и был расчёт: болото поглотит и свяжет всю радиацию. Вот только идиллии не получилось, и река Ольховка подверглась загрязнению, разнося радионуклиды дальше по течению в реку Пышма, которая далее несёт воду в сторону Тюмени.
«Почему они не заткнут трубу?»
Андрей Ожаровский обращает внимание, что труба, по которой идёт слив от Белоярской АЭС до Ольховского болота, функционирует.
— Почему они не заткнули эту трубу сейчас? — задаётся он вопросом. — Я был там, видел её, правда, ничего не намерил, видимо, бетонный лоток хорошо промывается.
На самой станции несколько лет назад заявляли, что допустимый сброс с АЭС по радионуклидам в Ольховское болото не превышен, при этом самую высокую долю от допустимого сброса занимает цезий-137 (тот самый, что даёт фоны на берегах реки Ольховки). То есть вроде как на станции признают сам факт сброса воды с радионуклидами, но настаивают на её соответствии нормативам. Андрей Ожаровский считает такую позицию лукавством:
— Как сделать из любых радиоактивных отходов жидкость, которая укладывается в нормы? — спрашивает он. — Ответ: разбавить. Их смешивают с хозяйственно-бытовыми стоками, концентрация радионуклидов получается ниже.
Но в чём вообще логика, ведь в нашей вселенной розовых пони все радиоактивные отходы должны оставаться в пределах АЭС и никак не выбрасываться в окружающую среду?
— Изначально у них есть концентрированные радиоактивных отходы, и, чтобы с ними обращаться, нужно платить деньги и немало, — объясняет Андрей Ожаровский. — Нужно сделать установки упаривания, твердые отходы сдавать в другие структуры Росатома на хранение, и финансировать это должна сама станция. И они придумали: у нас уже есть труба в болото и есть другие промышленные стоки, которыми можно разбавить эту воду и получить нужную концентрацию. Предположим даже, что они сбрасывают не радиоактивные отходы, тогда что? Химические отходы? Если это чистая вода, выливайте её к себе в водохранилище, но нет. Думаю, они посчитали, что таким образом загрязнят водохранилище до таких концентраций химических и радиоактивных веществ, что не смогут использовать его воду для охлаждения конденсаторов турбин. Поэтому и льют в болото.
Почему очаг так далеко от болота?
Тот факт, что болото несмотря на видимое благополучие, загрязнено, говорит обнаруженный очаг в 4 км ниже по течению. Андрей Ожаровский говорит, что пока нашёл в общей сложности четыре пятна радиации по берегам Ольховки, но, возможно, их больше. Однако почему радиация ложится столь неравномерно: например, мы пытались копать отмели реки, но в их грунте гамма-фон был нормальным. А пятна радиации лежат на относительно высоких местах, куда вода вроде бы не доходит.
— Да, загрязнение пятнистое, это давно известное явление: на Тече наблюдается то же самое, — объясняет Андрей Ожаровский. — Пятна образуются там, где есть сочетание факторов. Например, на дне русла песок, к нему не прицепишься, у него низкая абсорбционная способность. А вот глины — очень хороший поглотитель изотопов. Может быть, раньше русло реки шло по-другому, потому что загрязнения наблюдаются от моста и выше, словно раньше вода текла там.
С помощью гамма-съемки переносным спектрометром Андрей Ожаровский установил, что основным загрязнителем является цезий-137 с периодом полураспада около 30 лет — популярный изотоп, когда речь идёт об отходах атомных производств. Он химически активен, поэтому легче вымывается из болота и разносится по руслу реки.
На Белоярской АЭС говорят, что Ольховское болото подвергается регулярному производственному радиационному контролю по регламенту, согласованному с Госсанэпиднадзором.
— Группа внешнего радиационного контроля отдела радиационной безопасности Белоярской АЭС проводит ежемесячный контроль содержания радионуклидов в воде рек Ольховки и Пышмы и ежегодный контроль содержания радионуклидов донных отложений рек Ольховки и Пышмы, — пояснили нам в пресс-службе Белоярской АЭС. — Государственный радиационный контроль осуществляют Федеральная служба по гидрометеорологии и мониторингу окружающей среды «Росгидромет» и Центр гигиены и эпидемиологии №32 ФМБА России.
Результаты измерений показывают, что содержание радионуклидов в донных отложениях и на территории реки Ольховки не представляют опасности для населения. Многолетние наблюдения показывают, что выноса радиоактивных веществ в реку Пышму не наблюдается. Многолетние исследования радиационного состояния реки Ольховка специалистами Белоярской АЭС, ВНИИАЭС, ИЭРиЖ УрО РАН показывают, что она находится в стабильном состоянии и её рекультивация не требуется.
«Если искать только чистые места — найдёшь»
Андрей Ожаровский говорит, что после первой шумихи 2020 года для блогеров и журналистов устраивали пресс-туры, привозя к автомобильному мосту через Ольховку. При его строительстве было масштабное изъятие грунта, из-за чего место действительно чистое на сотню метров в каждую сторону.
— Они всегда говорят: вот мы провели исследование в этом лесу, он чистый, — рассказывает физик. — Да согласен я: полно чистых мест рядом со станцией, надо грязные искать! Если дозиметристу ставится задача в грязной зоне найти чистое пятно, он его найдет. А задача общественной важности — найти загрязнения. И мы их находим, хотя куда удобнее было бы проводить эту работу самим специалистам АЭС, которые находятся тут же.
Опасно ли загрязнение, которое обнаружено на берегах Ольховки? Андрей Ожаровский считает, что дело не в конкретных цифрах на индикаторе радиоактивности, а в самом факте попадания изотопов в окружающую среду.
— Если поставить палатку в этом месте, будут проблемы, но если кто-то просто пройдет мимо, незначительная доза внешнего облучения на здоровье не скажется, — объясняет он. — Другое дело — внутреннее облучение от поглощённых изотопов. Мы установили, что радиоактивные отходы не только отложились, но и дальше прошли в Пышму. Я её пока не исследовал, но там ловят рыбу, и это первый способ попадания радиоактивных отходов на стол граждан. Да, концентрация в рыбе будет копеечная, но суть в том, что там не должно быть цезия вообще! И у кого-то это дополнительное облучение станет соломинкой, которая ломает здоровье.
Обнаружение таких очагов свидетельствует об ошибочности тезиса, что болота являются барьером на пути радиации. Нет, она вытекает из болот, и интенсивность этой миграции в ближайшие десятки и сотни лет предсказать, вероятно, очень сложно.
Мы не хотим нагонять панику: в конце концов, Теча загрязнена куда основательней Ольховки. Скорее, мы стремимся показать, что атомные объекты далеко не всегда «гермитичны», и так или иначе отравляют местность вокруг (а может быть, сильнее, чем мы можем обнаружить своими небольшими силами). Найти такие загрязнения непросто, ведь у человека нет радиоактивного органа чувств, а хорошее дозиметрическое оборудование дорого и требует знаний. В результате, тема радиационной безопасности остаётся крайне спекулятивной: всегда можно как запугать людей на ровном месте, так и нарисовать идиллическую картинку. Истина где-то посредине, но поймать эту середину непросто, потому что есть ещё коммерческий интерес, ведь атомная отрасль — весьма капиталоемкая.
Попытки придать атомной энергетике полностью «зелёный» имидж попросту опасны: авария в Чернобыле показала это максимально наглядно. Но даже если не брать в расчёт столь экстремальные примеры, разнообразных аварий, выбросов и сливов происходило бесчисленное множество, и, скорее всего, ещё будет происходить. Потому что основная проблема атомной энергетики — отсутствие надёжного способа обезвреживания радиоактивных отходов — до сих пор не решена и при нашей жизни вряд ли решится. Нынешние реакторы Белоярской АЭС на быстрых нейтронах способны использовать компоненты отработавшего ядерного топлива, и СМИ рапортуют о решении проблемы, но мы уже рассказывали, в чём сложности такого подхода. Белоярская АЭС ответила на тот материал подробным комментарием.
Этот репортаж мог быть чуть подробнее, если бы на Ольховском болоте нас не атаковали полчища клещей. Один впился в нашего коллегу и пришлось срочно ехать в больницу.
В прошлом году делал репортаж из Озёрска: красивого города, который живёт на одном из самых масштабных «складов» радиоактивных отходов. После этого материала рассорился с маяковцами. И, кстати, Росатом рассматривает возможность строительства атомной станции и в Челябинской области.
Разговаривал со знакомым, его брат работает в Снежинске. По его наблюдениям, примерно 4 из 5 имеют проблемы со здоровьем к 50 годам по онкологии.
Хм… Судить не берусь, мало знаю про Снежинск, но как-то у меня мелькала такая мысль, что может быть онкология гораздо чаще связана с радиацией, чем мы думаем. Мы ведь не знаем, сколько раз в жизни сталкиваемся с источникам радиоактивного облучения, сколько поглощаем изотопов. Источники часто находятся в самых неожиданных местах, и это только те, что находят- сколько их ещё лежит где-то? Сколько радиоактивного металла, сколько естественной радиации от радона-222 или урана?
Поэтому мне лично и не нравится позиция атомщиков, которые в принципе исходят из того, что РАО — это ничего страшного, мы как-нибудь (только неясно, как именно) с ними справимся. Пора остановить все новые проекты и оставить только те реакторы, которые позволят устранить уже накопленный вред: на это уйдёт три века, ну ничего — главное, начать.